Неточные совпадения
— И опять глупо: этакую новость сообщил! Кто же этого
не знает… ну, скажите, кто этого
не знает? И Вершинину, и Майзелю, и Тетюеву, и всем давно хочется столкнуть нас с места; даже я за вас
не могу поручиться в этом случае, но это — все пустяки и
не в том
дело. Вы мне скажите: кто эта особа, которая едет с Блиновым?
— Знаю, знаю… — торопливо отозвался Прозоров, взбивая на голове волосы привычным жестом. — Знаю, что за
делом, только
не знаю, за каким…
— Ах, да… Виноват, я совсем
не заметил тебя, — рассеянно проговорил Платон Васильич. — Я что-то хуже и хуже вижу с каждым
днем… А ты выросла. Да… Совсем уж взрослая барышня, невеста. А что папа? Я его что-то давно
не вижу у нас?
Тем, кто
не был в этот
день на службе, интересное известие обязательно развез доктор Кормилицын, причем своими бессвязными ответами любопытную половину человеческого рода привел в полное отчаяние.
— Конечно, безразлично… Хотя бы три
дня шел дождь Лаптевыми, скажу словами Лютера, до земства это
не касается… Земство должно держать высоко знамя своей независимости, оно стоит выше всего этого.
Целый
день Родиона Антоныча был испорчен: везде и все было неладно, все
не так, как раньше. Кофе был пережарен, сливки пригорели; за обедом говядину подали пересушенную, даже сигара, и та сегодня как-то немного воняла, хотя Родион Антоныч постоянно курил сигары по шести рублей сотня.
— Ах, отстань.
Не твоего бабьего ума
дело…
Сахаров отказался от такой чести, — раз — потому, что караванное
дело по части безгрешных доходов было выгоднее, а второе — потому, что
не хотел хоронить себя где-нибудь в Мельковском заводе.
Родион Антоныч тоже потерял свое место и некоторое время находился совсем
не у
дел.
Впрочем, сам Горемыкин в этом случае
не был виноват ни душой, ни телом: всем
делом верховодила Раиса Павловна, предоставившая мужу специально заводскую часть.
Первым
делом Раисы Павловны было, конечно, сейчас же увидать заводского Ришелье, о котором, как о большинстве мелких служащих, она до сих пор ничего
не знала.
— Ах, да, Родион Антоныч… Что я хотела сказать? Да, да… Теперь другое время, и вы пригодитесь заводам. У вас есть эта, как вам сказать, ну, общая идея там, что ли…
Дело не в названии. Вы взглянули на
дело широко, а это-то нам и дорого: и практика и теория смотрят на вещи слишком узко, а у вас счастливая голова…
Достаточно сказать, что ни одного
дела по заводам
не миновало рук Родиона Антоныча, и все обращались к нему, как к сказочному волшебнику.
Первым таким
делом было то, что несколько обществ, в том числе и Кукарское,
не захотели принять составленной им уставной грамоты, несмотря ни на какие увещания, внушения и даже угрозы.
— А Прейн? — отвечала удивленная Раиса Павловна, — Ах, как вы просты, чтобы
не сказать больше… Неужели вы думаете, что Прейн привезет Лаптева в пустые комнаты? Будьте уверены, что все предусмотрено и устроено, а нам нужно позаботиться только о том, что будет зависеть от нас. Во-первых, скажите Майзелю относительно охоты… Это главное. Думаете, Лаптев будет заниматься здесь нашими
делами? Ха-ха… Да он умрет со скуки на третьи сутки.
Это была слишком своеобразная логика, но Горемыкин вполне довольствовался ею и смотрел на работу Родиона Антоныча глазами постороннего человека: его
дело — на фабрике; больше этого он ничего
не хотел знать.
Но и в самые черные
дни своего существования они
не могли расстаться с своим европейским костюмом, с теми модами, какие существовали в
дни их юности…
— Ну, это уж мое
дело. Пусть ее наливается, а для сцены она
не годится: совсем еще девчонка девчонкой… Плечи узенькие, тут (Раиса Павловна сделала выразительный жест рукой) ничего нет.
— Костюм нужно сшить, да приставьте к нему садовника Абрама, чтобы
день и ночь караулил. Да еще
не забудьте сказать доктору, чтобы прописал чего-нибудь: хлорала или нашатырного спирта.
Его гений
не знал меры и границ: в Америке на всемирной выставке он защищал интересы русской промышленности, в последнюю испанскую войну ездил к Дон-Карлосу с какими-то дипломатическими представлениями, в Англии «поднимал русский рубль», в Черногории являлся борцом за славянское
дело, в Китае защищал русские интересы и т. д.
— Ах, Демид Львович… В этом-то и шик! Мясо совсем черное делается и такой букет… Точно так же с кабанами. Убьешь кабана,
не тащить же его с собой: вырежешь язык, а остальное бросишь. Зато какой язык… Мне случалось в
день убивать по дюжине кабанов. Меня даже там прозвали «грозой кабанов». Спросите у кого угодно из старых кавказцев. Раз на охоте с графом Воронцовым я одним выстрелом положил двух матерых кабанов, которыми целую роту солдат кормили две недели.
Генерал пытался было поднять серьезный разговор на тему о причинах общего упадка заводского
дела в России, и Платон Васильевич навострил уже уши, чтобы
не пропустить ни одного слова, но эта тема осталась гласом вопиющего в пустыне и незаметно перешла к более игривым сюжетам, находившимся в специальном заведовании Летучего.
Летучий сидел уже с осовелыми, слипавшимися глазами и смотрел кругом с философским спокойствием, потому что его роль была за обеденным столом, а
не за кофе. «Почти молодые» приличные люди сделали серьезные лица и упорно смотрели прямо в рот генералу и, по-видимому, вполне
разделяли его взгляды на причины упадка русского горного
дела.
У Родиона Антоныча с кумом Елизарычем были вечные
дела, и они
не оставались в накладе от взаимных услуг.
Лаптев
не мог
разделять этого чувства и наблюдал вертевшееся колесо своими усталыми глазами с полнейшим равнодушием.
Генерал ничего
не понимал в заводском
деле и рассматривал все кругом молча, с тем удивлением, с каким смотрит неграмотный человек на развернутую книгу.
Такой особенностью Евгения Константиныча служила уже упомянутая нами взбалмошность: никто
не мог поручиться за его завтрашний
день.
Это был странный сброд, вроде сановника
не у
дел Летучего, корреспондента Перекрестова и т. д.
Генерал с своей стороны очень горячо и добросовестно отнесся к своей задаче и еще в Петербурге постарался изучить все
дело, чтобы оправдать возложенные на него полномочия, хотя
не мог понять очень многого, что надеялся пополнить уже на самом месте действия.
— А я так рад был видеть тебя, — заговорил генерал после длинной паузы. — Кроме того, я надеялся кое-что разузнать от тебя о том
деле, по которому приехал сюда, то есть я
не хочу во имя нашей дружбы сделать из тебя шпиона, а просто… ну, одним словом, будем вместе работать. Я взялся за
дело и должен выполнить его добросовестно. Если хочешь, я продался Лаптеву, как рабочий, но
не продавал ему своих убеждений.
— Ты, кажется, уж давненько живешь на заводах и можешь в этом случае сослужить службу,
не мне, конечно, а нашему общему
делу, — продолжал свою мысль генерал. — Я
не желаю мирволить ни владельцу, ни рабочим и представить только все
дело в его настоящем виде. Там пусть делают, как знают. Из своей роли
не выходить — это мое правило. Теория — одно, практика — другое.
Строго проведенная покровительственная система является в промышленной жизни страны тем же, чем служит школа для каждого человека в отдельности: пока человек
не окреп и учится, ясное
дело, что он еще
не может конкурировать со взрослыми людьми; но дайте ему возможность вырасти и выучиться, тогда он смело выступит конкурентом на всемирный рынок труда.
— Это, право,
не относится к
делу.
— Ну, хорошо, допустим, что
не относится. А я тебе прямо скажу, что вся твоя система выеденного яйца
не стоит. Да… И замечательное
дело: по душе ты
не злой человек, а рассуждаешь, как людоед.
Упомянув о значении капитализма, как общественно-прогрессивного деятеля, поскольку он, при крупной организации промышленного производства, возвышает производительность труда, и далее, поскольку он расчищает почву для принципа коллективизма, Прозоров указал на то, что развитие нашего отечественного капитализма настойчиво обходит именно эту свою прямую задачу и, разрушив старые крепостные формы промышленности, теперь развивается только на счет технических улучшений, почти
не увеличивая числа рабочих даже на самый ничтожный процент,
не уменьшая рабочего
дня и
не возвышая заработной платы.
— Что рассказывать: весь налицо… Хорош, нечего сказать. Ха-ха!.. Ну, да я
не завидую твоему превосходительству, поверь мне. Так свиньей и останусь до конца
дней…
— Нет, вы, господа, слишком легко относитесь к такому важному предмету, — защищался Сарматов. — Тем более что нам приходится вращаться около планет. Вот спросите хоть у доктора, он отлично знает, что анатомия всему голова… Кажется, пустяки плечи какие-нибудь или гусиная нога, а на
деле далеко
не пустяки.
Не так ли, доктор?
Майзель поджидал Тетюева с особым нетерпением и начинал сердиться, что тот заставлял себя ждать. Но Тетюев, как назло, все
не ехал, и Майзель, взорванный такой невнимательностью, решился без него приступить к
делу.
— Врешь, врешь и врешь! — перебил Сарматов. — Наверно, наигрывал на какой-нибудь дудке… Знаем твои
дела!.. А мы без тебя тут чуть
не составили целый заговор.
— Подадимте петицию на имя Евгения Константиныча, — предложил Сарматов. — Выскажемся в ней прямо: что так и так, уважая Платона Васильича и прочее, мы
не можем больше оставаться под его руководством. Тут можно наплести и о преуспеянии заводского
дела, и о нравственном авторитете, и о наших благих намерениях. Я даже с своей стороны предложил бы сформулировать эту петицию в виде ультиматума…
Дымцевич и Буйко были, конечно, согласны с ним, потому что хотя были бы
не прочь получать пятнадцать тысяч годовых, но лишаться своих трех тысяч тоже
не желали. Доктор протестовал против такого решения, потому что уж если начинать
дело, так нужно вести открытую игру.
—
Не упустим, — уверенно говорил Тетюев, потирая руки. — Извините, господа, мне сегодня некогда…
Дело есть. В другой раз как-нибудь потолкуем…
Амальхен тоже засмеялась, презрительно сморщив свой длинный нос. В самом
деле,
не смешно ли рассчитывать на место главного управляющего всем этим свиньям, когда оно должно принадлежать именно Николаю Карлычу! Она с любовью посмотрела на статную, плечистую фигуру мужа и кстати припомнила, что еще в прошлом году он убил собственноручно медведя. У такого человека разве могли быть соперники?
— Генерал весь вечер пробудет у Евгения Константиновича, и мы с вами можем потолковать на досуге, — заговорила Нина Леонтьевна, раскуривая сигару. — Надеюсь, что мы
не будем играть втемную…
Не так ли? Я, по крайней мере, смотрю на
дело прямо! Я сделаю для вас все, что обещала, а вы должны обеспечить меня некоторым авансом… Ну, пустяки какие-нибудь, тысяч двадцать пока.
— Видите ли, Нина Леонтьевна, — заговорил Тетюев с деловой вкрадчивостью, — ведь
дело еще совсем
не верное, и кто знает, чем оно может кончиться.
В самом
деле, как странно и нелепо устроен свет: даже если он, Тетюев, и
не займет места Горемыкина, все-таки благодаря борьбе с Раисой Павловной он выдвинется наконец на настоящую дорогу.
С самого первого
дня появления Лаптева в Кукар-ском заводе господский дом попал в настоящее осадное положение. Чего Родион Антоныч боялся, как огня, то и случилось: мужичье взбеленилось и
не хотело отходить от господского дома, несмотря на самые трогательные увещания
не беспокоить барина.
— Я хорошо знаю свои обязанности и никогда
не мешаюсь в
дела Евгения Константиныча, — сухо ответил gentleman, полируя свои ногти каким-то розовым порошком. — Это мое правило…
Они мало в чем сходились между собой, но
не могли обойтись один без другого, когда
дело заходило о том, чтобы послужить миру.
В довершение всех бед Раиса Павловна приняла известие о поданной мужиками бумаге с самым обидным равнодушием, точно это
дело нисколько ее
не касалось.