— А в сущности, все это пустяки, моя дорогая, — заговорил торопливо Прейн, посматривая
на часы. — Могу вас уверить, что вся эта история кончится ничем. Увлечение генералом соскочит с Евгения Константиныча так же скоро, как наскочило, а вместе с ним улетит и эта свинушка…
Неточные совпадения
— Виноват, Раиса Павловна. Ведь еще десятый
час на дворе.
Растения были слабостью Раисы Павловны, и она каждый день по нескольку
часов проводила в саду или лежала
на своей веранде, откуда открывался широкий вид
на весь сад,
на заводский пруд,
на деревянную раму окружавших его построек и
на далекие окрестности.
— Вот что, — прибавил он. — Соловья музыкой будущего не кормят… Так? Адмиральский
час на дворе, и пора закусить.
На фабрике
часы пробили двенадцать,
час, два, а барин все не ехал.
Евгений Константиныч проснулся довольно поздно, когда
на фабрике отдали свисток к послеобеденным работам. В приемных комнатах господского дома уже толклись с десяти
часов утра все главные действующие лица. Платон Васильич с пяти
часов утра не выходил с фабрики, где ждал «великого пришествия языков», как выразился Сарматов. Прейн сидел в спальне Раисы Павловны, которая,
на правах больной, приняла его, не вставая с постели.
Вероятно, в
часы раздумья, если они только находили
на него, Евгений Константиныч сам удивлялся самому себе, так все в его жизни было перепутано, непонятно и непредвидимо.
— Вы опоздали
на полчаса… — хрипло проговорила наконец Нина Леонтьевна, взглянув
на свои золотые
часы, болтавшиеся у ней
на груди
на брильянтовом аграфе.
Тройки летели с бешеной быстротой восемнадцати верст в
час;
на половине станции были выставлены заводные лошади; но это не помогало, и непривычные к такой гоньбе тройки, задыхались от жара.
Через два
часа езды выглянул своими крайними домиками Истокский завод; он залег
на дне глубокой горной долины, где была запружена бойкая горная речонка.
Рано утром,
на другой день, назначена была охота
на оленя. Зверь был высмотрен лесообъездчиками верстах в десяти от Рассыпного Камня, куда охотники должны были явиться верхами. Стоявшие жары загоняли оленей в лесную чащу, где они спасались от одолевавшего их овода. Обыкновенно охотник выслеживает зверя по сакме [Сакма — свежий след зверя
на траве. (Примеч. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] и ночлегам, а потом выжидает, когда он с наступлением жаркого
часа вернется в облюбованное им прохладное местечко.
Генерал тоже был недоволен детским легкомыслием набоба и только пожимал плечами. Что это такое в самом деле? Владелец заводов — и подобные сцены… Нужно быть безнадежным идиотом, чтобы находить удовольствие в этом дурацком катанье по траве. Между тем время летит, дорогое время, каждый
час которого является прорехой в интересах русского горного дела. Завтра нужно ехать
на заводы, а эти господа утешаются бог знает чем!
Прошел еще
час, пока Евгений Константиныч при помощи Чарльза пришел в надлежащий порядок и показался из своей избушки в охотничьей куртке, в серой шляпе с ястребиным пером и в лакированных ботфортах. Генерал поздоровался с ним очень сухо и только показал глазами
на стоявшее высоко солнце; Майзель тоже морщился и передергивал плечами, как человек, привыкший больше говорить и даже думать одними жестами.
Доктор садился в уголок,
на груду пыльных книг, и, схватив обеими руками свою нечесаную, лохматую голову, просиживал в таком положении целые
часы, пока Прозоров выкрикивал над ним свои сумасшедшие тирады, хохотал и бегал по комнате совсем сумасшедшим шагом.
Аннинька, желая накрыть Братковского
на самом месте преступления, несколько раз совершенно незаметно пробиралась
на сцену и, спрятавшись где-нибудь в темном уголке или за кулисами, по целым
часам караулила свой «предмет».
Но генерал был неумолим и
на этот раз поставил
на своем, заставив набоба проглотить доклад целиком. Чтение продолжалось с небольшими перерывами битых
часов пять. Конечно, Евгений Константиныч не дослушал и первой части этого феноменального труда с надлежащим вниманием, а все остальное время сумрачно шагал по кабинету, заложив руки за спину, как приговоренный к смерти. Генерал слишком увлекся своей ролью, чтобы замечать истинный ход мыслей и чувств своей жертвы.
Решась кокетку ненавидеть, // Кипящий Ленский не хотел // Пред поединком Ольгу видеть, // На солнце,
на часы смотрел, // Махнул рукою напоследок — // И очутился у соседок. // Он думал Оленьку смутить, // Своим приездом поразить; // Не тут-то было: как и прежде, // На встречу бедного певца // Прыгнула Оленька с крыльца, // Подобна ветреной надежде, // Резва, беспечна, весела, // Ну точно та же, как была.
В то время как я таким образом мысленно выражал свою досаду на Карла Иваныча, он подошел к своей кровати, взглянул
на часы, которые висели над нею в шитом бисерном башмачке, повесил хлопушку на гвоздик и, как заметно было, в самом приятном расположении духа повернулся к нам.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой
на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные
часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли здесь два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте
на них! не ровен
час, какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
И то бежать не бросился, // А так всадил рогатину, // Что словно как
на вертеле // Цыпленок — завертелася // И
часу не жила!
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я
на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся перед барином // Досыта! «Коли мир // (Сказал я, миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину // В останные
часы, // Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»
На шее красный шелковый // Платок, рубаха красная, // Жилетка и
часы.