Это проклятое «послезавтра» теперь было точно приколочено к
мудрой голове Родиона Антоныча двухвершковым гвоздем, и он со страхом думал: «Вот когда началось-то…» Теперь он чувствовал себя в положении человека, которого спускают в глубокий колодезь.
— А! — промолвил Шубин. — Ну и прекрасно. Ступайте, друг мой Андрей Петрович, прикройте шляпой вашу
мудрую голову, и пойдемте куда глаза глядят. Наши глаза молодые — глядят далеко. Я знаю трактирчик прескверненький, где нам дадут обедишко препакостный; а нам будет очень весело. Пойдемте.
На ваши
мудрые головы он своими руками надел золотые венцы, светло сияющие, как четыре великие солнца. На ваших руках — святыня его прикосновений, на ваших губах — благоухание его поцелуев. О я, Неразумная! О я, несчастная! Умереть бы мне у ваших ног, лобзая ступени, по которым к вам восходил Жених.
В обществе ему намекали на его отношения к баронессе, а в товарищеских кружках прямо говорили о них, но известно, что жены всегда последние узнают об измене мужей, точно так же, как и мужья об известном украшении их, по их мнению,
мудрых голов. Без четверти десять он вышел из дому.
Неточные совпадения
Мудро сказал кошевой; и, как
голова козацкого войска, обязанный приберегать его и пещись о войсковом скарбе,
мудрее ничего он не мог сказать.
«Да отчего же», Лев спросил: «скажи ты мне, // Они хвостами так и
головами машут?» — // «О,
мудрый царь!» Мужик ответствовал: «оне // От радости, тебя увидя, пляшут».
Прежде она дарила доверие, как будто из милости, только своей наперснице и подруге, жене священника. Это был ее каприз, она роняла крупицы. Теперь она шла искать помощи, с поникшей
головой, с обузданной гордостью, почуя рядом силу сильнее своей и мудрость
мудрее своей самолюбивой воли.
Я, милостивый государь, человек не простой; я хочу, чтоб не я пришел к знанию, а оно меня нашло; я не люблю корпеть над книжкой и клевать по крупице, но не прочь был бы, если б нашелся человек, который бы знание влил мне в
голову ковшом, и сделался бы я после того
мудр, как Минерва…
Другой, крещенный святым духом честных и
мудрых книг, наблюдая победную силу буднично страшного, чувствовал, как легко эта сила может оторвать ему
голову, раздавить сердце грязной ступней, и напряженно оборонялся, сцепив зубы, сжав кулаки, всегда готовый на всякий спор и бой. Этот любил и жалел деятельно и, как надлежало храброму герою французских романов, по третьему слову, выхватывая шпагу из ножен, становился в боевую позицию.