Неточные совпадения
Много вам
будет хлопот, Раиса Павловна, но страшен сон,
да милостив бог…
—
Да вы сегодня, кажется, совсем с ума спятили: я
буду советоваться с Платоном Васильичем… Ха-ха!.. Для этого я вас и звала сюда!.. Если хотите знать, так Платон Васильич не увидит этого письма, как своих ушей. Неужели вы не нашли ничего глупее мне посоветовать? Что такое Платон Васильич? — дурак и больше ничего…
Да говорите же наконец или убирайтесь, откуда пришли! Меня больше всего сводит с ума эта особа, которая едет с генералом Блиновым. Заметили, что слово особа подчеркнуто?
— Если бы Лаптев ехал только с генералом Блиновым
да с Прейном — это все
были бы пустяки, а тут замешалась особа. Кто она? Что ей за дело до нас?
Только несколько отдельных куп из темных
елей и пихт
да до десятка старых кедров красноречиво свидетельствовали о том севере, где цвели эти выхоленные сирени, акации, тополи и тысячи красивых цветов, покрывавших клумбы и грядки яркой цветистой мозаикой.
—
Да,
да… — торопливо заговорил Прозоров, поправляя сбившийся на шее галстук. — Действительно,
пел… Узрел сии голубые одежды, сию накладную косу, сие раскрашенное лицо — и запел!
— О, помню, помню, царица Раиса! Дайте ручку поцеловать…
Да,
да… Когда-то, давно-давно, Виталий Прозоров не только декламировал вам чужие стихи, но и сам парил для вас. Ха-ха… Получается даже каламбур: парил и парил. Так-с… Вся жизнь состоит из таких каламбуров! Тогда, помните эту весеннюю лунную ночь… мы катались по озеру вдвоем… Как теперь вижу все: пахло сиренями, где-то заливался соловей! вы
были молоды, полны сил, и судеб повинуясь закону…
— Ах, какая ты недотрога!.. — с улыбкой проговорила Раиса Павловна. — Не нужно
быть слишком застенчивой. Все хорошо в меру: и застенчивость, и дерзость, и даже глупость… Ну, сознайся, ты рада, что приедет к нам Лаптев?
Да?.. Ведь в семнадцать лет жить хочется, а в каком-нибудь Кукарском заводе что могла ты до сих пор видеть, — ровно ничего! Мне, старой бабе, и то иногда тошнехонько сделается, хоть сейчас же камень на шею
да в воду.
—
Да? А между тем от него еще недавно женщины сходили с ума… Впрочем, ты еще
была совсем крошкой, когда Прейн
был здесь в последний раз.
Действительность отрезвила Лушу. Инстинктивным движением она сорвала с шеи чужие кораллы и торопливо бросила их на зеркало. Молодое лицо
было залито краской стыда и досады: она не имела ничего, но милостыни не принимала еще ни от кого.
Да и что могла значить какая-нибудь коралловая нитка? Это душевное движение понравилось Раисе Павловне, и она с забившимся сердцем подумала: «Нет, положительно, эта девчонка пойдет далеко… Настоящий тигренок!»
—
Да, около того. Я поклялся провести свою идею до конца, и не
буду я, если когда-нибудь изменю этой идее.
Да и
было от чего застонать: место под дом Родиону Антонычу подарил один подрядчик, которому он устроил деловое свидание с Раисой Павловной.
И подрядчик не в накладе остался,
да и Родион Антоныч даром получил материал; железо на крышу, скобки
да гвоздики
были припасены еще заранее, когда Родион Антоныч
был еще только магазинером, — из остатков и разной заводской «ветхости»; лес на службы и всякое прочее обзаведение привезли сами лесообъездчики тоже ни за грош, потому что Родион Антоныч, несмотря на свою официальную слепоту, постоянно ездил с Майзелем за дупелями.
Недалеко ходить, взять хоть того же старика Тетюева: уж у него-то
был не дом — чаша полная, — а что осталось? — так, пустяки разные: стены
да мебелишка сборная.
— Ах,
да, Родион Антоныч… Что я хотела сказать?
Да,
да… Теперь другое время, и вы пригодитесь заводам. У вас
есть эта, как вам сказать, ну, общая идея там, что ли… Дело не в названии. Вы взглянули на дело широко, а это-то нам и дорого: и практика и теория смотрят на вещи слишком узко, а у вас счастливая голова…
Этого
было достаточно на первый раз, а там пусть дело гуляет по судам
да палатам.
— Можно
будет постараться, Раиса Павловна. Только мы
будем подводить свою линию под Авдея Никитича исподволь
да потихоньку… Дело-то вернее
будет!..
— А Прейн? — отвечала удивленная Раиса Павловна, — Ах, как вы просты, чтобы не сказать больше… Неужели вы думаете, что Прейн привезет Лаптева в пустые комнаты?
Будьте уверены, что все предусмотрено и устроено, а нам нужно позаботиться только о том, что
будет зависеть от нас. Во-первых, скажите Майзелю относительно охоты… Это главное. Думаете, Лаптев
будет заниматься здесь нашими делами? Ха-ха…
Да он умрет со скуки на третьи сутки.
— Ну, это еще бабушка надвое сказала: страшен сон,
да милостив бог. Тетюев, кажется, слишком много надеется на этого генерала Блинова, а вот посмотрите… Ну,
да сами увидите, что
будет.
— С Тетюевым? Никогда!.. Слышите, никогда!..
Да и поздно немного… Мы ему слишком много насолили, чтобы теперь входить в соглашения.
Да и я не желаю ничего подобного: пусть
будет что
будет.
Да и одеться к лицу она никогда не умела: немка — так немка и
есть, все на ней кошелем.
— Только и
есть, что один носик, Аннинька. Ну,
да Прейну сойдет… для счета.
—
Да, у него все это скоро делается: через неделю, кажется… Мерзавец вообще, каких мало. А теперь Раиса Павловна
будет ловить Прейна на Лукерью, только она не продаст ее дешево.
Будь уверена. Недаром она так ухаживает за этой девчонкой…
М-lle Эмма сразу поняла, что творилось с Аннинькой, и только покачала головой. Разве для такой «галки», как Аннинька, первая любовь могла принести что-нибудь, кроме несчастья?
Да еще любовь к какому-то лупоглазому прощелыге, который, может
быть, уж женат. М-lle Эмма
была очень рассудительная особа и всего больше на свете дорожила собственным покоем. И к чему, подумаешь, эти дурацкие восторги: увидала красивого парня и распустила слюни.
— Пятнадцать троек! — думала вслух Раиса Павловна, перечитывая телеграмму. — Это целая орда сюда валит. От Петербурга до Москвы сутки, от Москвы до Нижнего сутки, от Нижнего до Казани — двое, от Казани по Волге, потом по Каме и по Белой — трое суток… Итого, неделя ровно.
Да от Белой до Кукарского завода двести тридцать верст — тоже сутки. Через восемь дней, следовательно, все
будут здесь. Слышите, Родион Антоныч?
—
Да нам до других заводов дела нет: там свои управители
есть, и пусть отдуваются.
Да Лаптев едва ли и поедет от нас… Нам придется за всех здесь муку принимать.
— Ватки бы подложить
да пажиком бы и показать. Хе-хе. Они точно что из себя субтильные, а может, это и нужно
будет. Господская душа — потемки, сударыня. Ах, все я вам забываю доложить, — понизив тон, продолжал Родион Антоныч, — родитель-то Гликерии Витальевны…
— Сравнял… Эх, вы-ы!.. Мало вас драли, вот и брешете. Кабы жив
был старик Тетюев,
да…
—
Да нет же, говорят вам… Право, это отличный план. Теперь для меня все ясно, как день, и вы можете
быть спокойны. Надеюсь, что я немножко знаю Евгения Константиныча, и если обещаю вам, то сдержу свое слово… Вот вам моя рука.
—
Да, а рабочим, по Мальтусу,
будете рекомендовать нравственное воздержание? — спросил Прозоров прищурившись.
— Не приказано… Высшее начальство не согласно.
Да и черт с ней совсем, собственно говоря. Раиса Павловна надула в уши девчонке, что она красавица, ну, натурально, та и уши развесила. Я лучше Анниньку заставлю в дивертисменте или в водевиле русские песни
петь. Лихо отколет!..
— Ну что ж из этого? — удивлялся Тетюев. — Николай Карлыч почтенный и заслуженный старик, которому многое можно извинить, а вы — еще молодой человек…
Да к мы собрались сюда, право, не за тем, чтобы
быть свидетелями такой неприятной сцены.
— А если мы
будем тянуть,
да и пропустим Евгения Константиныча, — сомневались Буйко и Дымцевич. — Что ему стоит сесть,
да и уехать?
— Ха-ха-ха! — залилась квадратная женщина. —
Да вернитесь, говорят вам. Очень мне нужны ваши двадцать копеек… Я просто хотела испытать вас для первого раза. Поняли? Идите и поговоримте серьезно. Мне нужно
было только убедиться, что вы в состоянии выдержать характер.
— Голубчик, это все не то…
Да. Я считала их гораздо выше, чем они
есть в действительности. Во всей этой компании, включая сюда и Евгения Константиныча с Прейном,
есть только один порядочный человек в смысле типичности — это лакей Евгения Константиныча, mister Чарльз.
— Нет, это ты, ваше превосходительство, неправильно говоришь, — отрезал Ермило Кожин, когда генерал кончил. — Конечно, мы люди темные, не ученые, а ты — неправильно. И насчет покосу неправильно, потому мужику лошадь с коровою первое дело… А десятинки две ежели у мужика
есть, так он от свободности и пашенку распашет — не все же на фабрике
да по куреням болтаться. Тоже вот насчет выгону… Наша заводская лошадь зиму-то зимскую за двоих робит, а летом ей и отдохнуть надо.
— Вы не знаете, кто стоял тогда во втором этаже господского дома, второе окно слева? — спрашивал Лаптев. — О, я тогда же заметил вас… Ведь это
были вы?
Да?
Да, это
была крупная победа, и Раиса Павловна не могла удержаться, чтобы не подумать: «А, господа, что, взяли!..»
— А я вам скажу одно, Виталий Кузьмич, — вкрадчиво шептал Сахаров, тоже вкушая единую от трудов праведных, — какая голова у вас, Виталий Кузьмич! Ах, какая голова!.. Если бы к этой голове
да другой язык — цены бы вам не
было…
Да, это
был сам Виталий Кузьмич, успевший каким-то чудом протрезвиться и теперь весело рассказывавший набобу что-то, вероятно, очень остроумное, потому что Евгений Константиныч улыбался.
Мельковский завод
был похож на Исток, как две капли воды, только чуть-чуть побольше,
да церковь
была выкрашена желтой охрой.
— Вы сделали отличный ход, Демид Львович, — поздравлял Перекрестов утром Вершинина. — Ведь две тарелки сряду…
Да!.. Вот я два раза вокруг света объехал,
ел, можно сказать, решительно все на свете, даже телячьи глаза в Пекине, а что осталось от всего? Решительно ничего… А вы своей ухой всех зарезали!
На горах лежала непроницаемая мгла, из которой смутно выплывали неясные силуэты самых высоких гор,
да кое-где белел туман, точно все низменности
были налиты белой, тихо шевелившейся массой, вроде мыльной пены.
Да, боролся с самим Евгением Константинычем и
был замечен, назло всем окружавшим Родиона Антоныча врагам.
— О,
да,
да! Непременно займемся! — с живостью подтвердил Евгений Константиныч. — Я
буду рад… Главное, все разом покончить, не откладывая в долгий ящик.
— Ах,
да… Но ведь это
был такой серьезный вопрос, что я до сих пор еще не решалась даже приступить к его обсуждению, — отшучивалась Луша, улыбаясь своими потемневшими от удовольствия глазами. — Притом, я думала, что вы уже успели забыть…
—
Да, все это так… я не сомневаюсь. Но чем ты мне заплатишь вот за эту гнилую жизнь, какой я жила в этой яме до сих пор? Меня всегда
будут мучить эти позорнейшие воспоминания о пережитых унижениях и нашей бедности. Ах, если бы ты только мог приблизительно представить себе, что я чувствую! Ничего нет и не может
быть хуже бедности, которая сама
есть величайший порок и источник всех других пороков. И этой бедностью я обязана
была Раисе Павловне! Пусть же она хоть раз в жизни испытает прелести нищеты!
— Яшка! — кричал Прозоров, размахивая руками. — Зачем ты меня обманываешь? Но ты напрасно являешься волком в овечьей шкуре… Все, брат, потеряно для тебя, то
есть потеряно в данном случае. Ха-ха! Но ты, братику, не унывай, поелику вся сия канитель
есть только иллюзия! Мы, как дети, утешаемся карточными домиками, а природа нас хлоп
да хлоп по носу.
—
Да,
да… Мне это тем более приятно, что я
буду иметь возможность ясно и категорически высказать те интересы Ельниковского земства, которые доверены мне его представителями, — отцедил Тетюев, закладывая свободную руку за борт сюртука. — Лично против заводов, а тем более против вас, Евгений Константиныч, я ничего не имел и не имею, но я умру у своего знамени, как рядовой солдат.
Ведь они умные только за обедами
да за завтраками, а тут нужно
будет дело делать.
— Нина Леонтьевна…
да от нее и сыр-бор загорелся; в ней, конечно, вся сила, но ведь она не
будет принимать участие в консультации, следовательно, о ней и говорить нечего.