Неточные совпадения
Вся эта сцена происходила в большой передней «генеральского
дома», как в Загорье называли казенную квартиру главного горного начальника,
генерала Голубко.
У ворот генеральского
дома устроена была гауптвахта с пестрой будкой и такой же пестрой загородкой; на пестром столбике висел медный колокол, которым «делали тревогу», когда
генерал выезжал из
дому или приезжал домой.
И утром на другой день
генерал проснулся с этой же фразой и не мог успокоиться до тех пор, пока Мишка не был приведен в генеральский
дом.
Так раб Мишка и остался в генеральском
доме, потому что
генерал почувствовал к нему какое-то болезненное пристрастие.
Последняя неприятность от генеральши, невольными свидетелями которой были Савелий и Сосунов, произвела на Мишку удручающее впечатление настолько, что о сообщении Сосунова, как генеральша с Мотькой ездили к гадалке Секлетинье, он вспомнил только через день. Зачем было ей шляться к ворожее?
Генерал в ней души не чает,
дом — полная чаша, сама толстеет по часам. Что-нибудь да дело неспроста.
— Это что у вас за чучело гороховое стоит в передней?
Генерал дома?
— Ах, матушка, ничего ты не понимаешь!.. — объяснил
генерал. — Ведь Тарас Ермилыч был огорчен: угощал-угощал дорогого гостя, а тот в награду взял да и умер… Ну, кому приятно держать в своем
доме мертвое тело? Старик и захотел молитвой успокоить себя, а тут свечка подвернулась… ха-ха!..
Возвращение Смагина в злобинский
дом было настоящим событием. Сам Тарас Ермилыч выскочил на подъезд и, когда узнал о благополучном исходе объяснения с
генералом, троекратно облобызал дорогого гостя.
Злобины и вся злобинская родня были отъявленные раскольники, но протопоп Мелетий не считал унижением бывать в злобинском
доме, потому что там бывал сам
генерал.
Надрывал животики весь павильон над хитрой немецкой выдумкой, хохотали музыканты, и только не смеялись березы и сосны тенистых аллей. Эту даровую потеху прекратило появление
генерала, о чем прибежали объявить сразу пять человек. Позабыв свою гордость, Тарас Ермилыч опрометью бросился к
дому, чтобы встретить дорогого гостя честь честью.
Генерал был необыкновенно в духе и, подхватив хозяина под руку, весело спрашивал...
— Вот это хорошо, когда такая красавица хозяйка в
доме, — похвалил
генерал еще раз.
Это милостивое разрешение, конечно, не вернуло давешнего веселья, хотя некоторые смельчаки и пробовали разговаривать вслух. Впрочем, всех утешало то, что
генерал не засидится. Тарас Ермилыч был совершенно счастлив: протопоп Мелетий да Смагин выручат, а потом можно будет
генерала за карты усадить. Важно то, что он не погнушался злобинским
домом и милостиво пожаловал. Одним словом, все шло как по-писаному.
Не мог уйти Савелий из злобинского
дома, да и оставаться в нем ему было хуже смерти. Еще с Тарасом Ермилычем можно было помириться — крут сердцем да отходчив, а вот Ардальон Павлыч на глазах как бельмо сидит. Благодаря размолвке Тараса Ермилыча с
генералом Смагин забрал еще больше силы. Он уже несколько раз ездил в генеральский
дом для предварительных разведок и возвращался с загадочно-таинственным лицом, а на немой вопрос хозяина только пожимал плечами.
А Смагин продолжал все ездить в генеральский
дом и теперь бывал часто у одной генеральши, если
генерал куда-нибудь уезжал. Даже случалось как-то так, что Смагин точно знал, когда
генерала нет
дома. Впрочем, для проформы он всегда спрашивал в передней вытягивавшегося в струнку Мишку...
В злобинском
доме Смагин держал себя с прежним гонором, и Тарас Ермилыч должен был все переносить. Что же, сам виноват, зачем тогда дураком убежал из павильона? Самодур-миллионер даже стеснялся заговаривать с Смагиным о
генерале: просто как-то совестно было, а сам Смагин упорно молчал. Только раз он привез как-то лист и просил подписать какую-нибудь сумму на богоугодные заведения.
— Ах, какой ты непонятный!.. Уж говорю, что от самой генеральши. Я уж давно примечаю за ней, что дело неладно. Зачастил к нам Ардальон-то Павлыч и все норовит так, когда
генерала дома нет. А откуда ему знать это самое дело, ежели сама генеральша, например, не подражает Ардальону Павлычу? Весьма это заметно, Савелий Гаврилыч, когда человек немного в разуме своем помутился… Ловка генеральша, нечего сказать, а оно все-таки заметно. Да…
— Эй ты, чужая ужна, што больно перья-то распустила?.. Мне житья не стало от твоих-то хахалей!.. Штобы и духу ихнего не было, а то прямо пойду к
генералу и паду в ноги: «Расказните, ваше высокопревосходительство, а подобных безобразиев в вашем собственном
доме не могу допустить». Слышала?
— Через три дни
генерал поедет по заводам и тебя возьмет с собой, а генеральша поставит на окно в гостиной свечку… Это у них знак такой. С террасы есть ход в сад, вот по этому ходу Ардальон Павлыч и похаживает к генеральше, когда
генерала дома нет.
Выждав время, когда генеральша уехала из
дому куда-то в гости, а Мотька улизнула к Савелию, Мишка смело заявился прямо в кабинет к
генералу. Эта смелость удивила
генерала. Он сидел на диване в персидском халате и с трубкой в руках читал «Сын отечества». Мишка только покосился на длинный черешневый чубук, но возвращаться было уже поздно.
Что происходило в генеральском
доме — осталось неизвестным. Но через полчаса к подъезду подъехала фельдъегерская тройка,
генерал сам усадил в экипаж свою полненькую генеральшу вместе с Мотькой и махнул рукой.
Вывеска была довольно оригинальная: «Собственный
дом 3-й гильдии купца Михайлы Потапыча Ручкина», и
генерал каждый раз прочитывал вслух, точно желал еще сильнее проникнуться презрением к вору Мишке.
Неточные совпадения
Тут
генерал разразился таким смехом, каким вряд ли когда смеялся человек: как был, так и повалился он в кресла; голову забросил назад и чуть не захлебнулся. Весь
дом встревожился. Предстал камердинер. Дочь прибежала в испуге.
В большом зале генерал-губернаторского
дома собралось все чиновное сословие города, начиная от губернатора до титулярного советника: правители канцелярий и дел, советники, асессоры, Кислоедов, Красноносов, Самосвистов, не бравшие, бравшие, кривившие душой, полукривившие и вовсе не кривившие, — все ожидало с некоторым не совсем спокойным ожиданием генеральского выхода.
Всегда она бывала чем-нибудь занята: или вязала чулок, или рылась в сундуках, которыми была наполнена ее комната, или записывала белье и, слушая всякий вздор, который я говорил, «как, когда я буду
генералом, я женюсь на чудесной красавице, куплю себе рыжую лошадь, построю стеклянный
дом и выпишу родных Карла Иваныча из Саксонии» и т. д., она приговаривала: «Да, мой батюшка, да».
Она бегала к начальнику Семена Захарыча,
дома не застала; он обедал у какого-то тоже
генерала…
Царь молвил — из конца в конец, // По ближним улицам и дальным, // В опасный путь средь бурных вод // Его пустились
генералы // Спасать и страхом обуялый // И
дома тонущий народ.