Сам же старый Пизонский, весь с лысой головы своей озаренный солнцем, стоял на лестнице у утвержденного на столбах рассадника и, имея в одной руке чашу с семенами, другою погружал зерна, кладя их щепотью крестообразно, и, глядя на небо, с опущением каждого зерна, взывал по одному слову: „Боже! устрой, и умножь, и возрасти на всякую долю человека голодного и сирого, хотящего, просящего и производящего, благословляющего и неблагодарного“, и едва он сие кончил, как вдруг все ходившие по пашне черные глянцевитые
птицы вскричали, закудахтали куры и запел, громко захлопав крылами, горластый петух, а с рогожи сдвинулся тот, принятый сим чудаком, мальчик, сын дурочки Насти; он детски отрадно засмеялся, руками всплескал и, смеясь, пополз по мягкой земле.
Неточные совпадения
— Ну, мама, вы, может, и не хотели выстрелить, а
птицу убили! —
вскричал я, тоже рассмеявшись.
Поэтому, обыкновенно, в самый разгар непонятной элоквенции, слушатель, вдруг поднявшись с земли,
вскрикивал резким голосом: «Ножи, ножницы, иголки, булавки!» Бедный старик, так внезапно пробужденный от своих мечтаний, взмахивал руками, точно подстреленная
птица, испуганно озирался и хватался за грудь.
— Да ты что за
птица такая? —
вскричал он вдруг, раскрасневшись.
Только плескалась струйка воды, да где-то
вскрикивала в клетке ночная
птица, да в кустах шевелилось что-то белое и порой человек бормотал во сне что-то печальное и сердитое, может быть, молитву, или жалобы, или проклятия.
Днём в городе, гудя, как струны, носились тучи жирных мух, и только стрижи, жадно
вскрикивая, мелькали над улицами, а вся иная
птица печально пряталась в тени; к вечеру с болота налетали комары и неумолчно плакали всю ночь.