Неточные совпадения
Прошу вас, — сказал я
с поклоном, — все вы, здесь собравшиеся достопочтенные и именитые сограждане, простите мне, что не стратига превознесенного воспомнил я вам в нашей беседе в образ силы и в подражание, но единого от малых, и если что смутит вас от сего, то отнесите сие к моей малости, зане грешный поп ваш Савелий, назирая сего малого, не раз чувствует, что сам
он пред
ним не иерей
Бога вышнего, а в ризах сих, покрывающих мое недостоинство, — гроб повапленный.
— Ха-ха-ха! Вот,
бог меня убей, шельма какая у нас этот Николавра! — взвыл вдруг от удовольствия дьякон Ахилла и, хлопнув себя ладонями по бедрам, добавил: — Глядите на
него — маленький, а между тем
он, клопштос,
с царем разговаривал.
Тут-то Алексей Никитич, дай
им бог здоровья, уж и
им это дело насолило, видят, что беда ожидает неминучая, вдруг надумались или
с кем там в полку из умных офицеров посоветовались, и доложили маменьке, что будто бы Вихиоршина карлица пропала.
— Я?.. то есть ты спрашиваешь, лично был ли я
с ним знаком? Нет; меня
бог миловал, — а наши кое-кто наслаждались
его беседой. Ничего; хвалят и превозносят.
Он одну нашу барыню даже в Христову веру привел и Некрасова музу вдохновил. Давай-ка я
его поскорее повешу! Ну, вот теперь и всё как следует на месте.
— Вот, ей-богу, молодчина этот Термосёска, — барабанил всем дьякон, — посудите, как мы нынче
с ним вдвоем Варнавку обработали. Правда? Ты, брат Термосёсушка, от нас лучше совсем не уезжай. Что там у вас в Петербурге, какие кондиции? А мы
с тобой здесь зимою станем вместе лисиц ловить. Чудесно, брат! Правда?
«Клюнула, разбойница, клюнула!» — утешался Термосесов и настаивал на желании прочесть дамам то, что
он о
них написал. В зале долгое время только и слышалось: «Нет, на что же читать? мы вам и так верим!» и «Нет-с, почему же не прочесть?.. Вы мне,
бога ради, не доверяйтесь!»
— Право, — заговорила почтмейстерша
с непритворными нервными слезами на глазах. — Право… я говорю, что ж,
он здесь один… я
его люблю, как сына; я в этом не ошибаюсь, и слава
богу, что я это прочитала.
И вот, слыша невидимый голос, все важные лица завертелись на своих пышных постелях и все побежали, все закричали: «О,
бога ради, заступитесь поскорее за попа Савелия!» Но все это в наш век только и можно лишь со скороходами-сапогами и
с невидимкою-шапкой, и хорошо, что Ахилла вовремя о
них вспомнил и запасся
ими.
Дай
бог ему много лет! — повторил еще раз отец дьякон и, еще раз подняв рюмочку
с настойкой, добавил: — вот даже и сейчас выпью за
его здоровье!
— Как вы хотите-с, — рассуждал
он, — а это тоже не пустое дело-с вдруг взять и умереть и совсем
бог знает где, совсем в другом месте очутиться.
А что всего страннее, так это то, что один из солдатиков, запустив черту за пазуху свою руку, вытащил оттуда на шнурке старый медный крест
с давленною надписью: «Да воскреснет
Бог и расточатся врази
Его».
— Ну, какой там еще святотатец? Это
он с голоду. Ей-богу отпустите! Пусть
он домой идет.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Говорят, что я
им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если и взял
с иного, то, право, без всякой ненависти.
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к
нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился
с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Бобчинский.
Он,
он, ей-богу
он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы
с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так
он и в тарелки к нам заглянул. Меня так и проняло страхом.
Глеб —
он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, //
С родом,
с племенем; что народу-то! // Что народу-то!
с камнем в воду-то! // Все прощает
Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!