Прямо из трактира он отправился
в театр, где, как нарочно, наскочил на Каратыгина [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — трагик, актер Александринского театра.]
в роли Прокопа Ляпунова [Ляпунов Прокопий Петрович (ум.
в 1611 г.) — сподвижник Болотникова
в крестьянском восстании начала XVII века,
в дальнейшем изменивший ему.], который
в продолжение всей пьесы говорил
в духе патриотического настроения Сверстова и, между прочим, восклицал стоявшему перед ним кичливо Делагарди: «Да знает ли ваш пресловутый Запад, что если
Русь поднимется, так вам почудится седое море!?» Ну, попадись
в это время доктору его gnadige Frau с своим постоянно антирусским направлением, я не знаю, что бы он сделал, и не ручаюсь даже, чтобы при этом не произошло сцены самого бурного свойства, тем более, что за палкинским обедом Сверстов выпил не три
обычные рюмочки, а около десяточка.
В то время, когда совершались рассказанные нами
в предыдущих главах события, как исторические — свержение и осуждение митрополита Филиппа, так и интимные
в жизни одного из главных лиц нашего повествования, выдающегося
в те печальные времена, исторического, позорной памяти, деятеля, Малюты Скуратова, жизнь
в доме Василия Прозоровского текла
в своем
обычном русле и на ее спокойной по виду поверхности не было не только бури, но и малейшей зыби или волнения.
Правда, и
в нашу тюрьму, сквозь ее высокие стены, проникает иногда веяние того, что люди невежественные называют случаем или даже роком и что является только необходимым отражением общих законов, но потрясенная временно жизнь быстро возвращается
в свое
обычное русло, как река после разлива.