Я решил себе, что это именно так, и написал об этом моему дяде, от которого чрез месяц получаю
большой пакет с дарственною записью на все его имения и с письмом, в котором он кратко извещал меня, что он оставил дом, живет в келье в одной пустыни и постригся в монахи, а потому, — добавляет, — «не только сиятельством, но даже и благородием меня впредь не титулуй, ибо монах благородным быть не может!» Эта двусмысленная, шутливая приписка мне немножко не понравилась: и этого он не сумел сделать серьезно!..
Но и этого еще мало, я еще больше тебе могу привесть: я знаю, что у него уж дней пять как вынуты три тысячи рублей, разменены в сотенные кредитки и упакованы в
большой пакет под пятью печатями, а сверху красною тесемочкой накрест перевязаны.
— Сейчас только приехал, — отвечал Антип Ильич с лицом, сияющим кротостью, и кладя на стол перед барином заздравную просфору и
большой пакет, — от господина Крапчика! — объяснил он о пакете.
Неточные совпадения
Но смеялась только высокая, тощая дама, обвешанная с плеч до колен разнообразными
пакетами, с чемоданом в одной руке, несессером в другой; смеялась она визгливо, напряженно, из любезности; ей было очень неудобно идти, ее толкали
больше, чем других, и, прерывая смех свой, она тревожно кричала шутникам:
В конце его показался какой-то одетый в поношенное пальто человек средних лет, с
большим бумажным
пакетом под мышкой, с толстой палкой и в резиновых калошах, несмотря на сухой и жаркий день.
До сих пор он с «братцем» хозяйки еще не успел познакомиться. Он видел только, и то редко, с постели, как, рано утром, мелькал сквозь решетку забора человек, с
большим бумажным
пакетом под мышкой, и пропадал в переулке, и потом, в пять часов, мелькал опять, с тем же
пакетом, мимо окон, возвращаясь, тот же человек и пропадал за крыльцом. Его в доме не было слышно.
Она глядела на этот синий
пакет, с знакомым почерком, не торопясь сорвать печать — не от страха оглядки, не от ужаса зубов «тигра». Она как будто со стороны смотрела, как ползет теперь мимо ее этот «удав», по выражению Райского, еще недавно душивший ее страшными кольцами, и сверканье чешуи не ослепляет ее
больше. Она отворачивается, вздрагивая от другого, не прежнего чувства.
— Какое трех!
Больше,
больше, — вскинулся Митя, —
больше шести,
больше десяти может быть. Я всем говорил, всем кричал! Но я решился, уж так и быть, помириться на трех тысячах. Мне до зарезу нужны были эти три тысячи… так что тот
пакет с тремя тысячами, который, я знал, у него под подушкой, приготовленный для Грушеньки, я считал решительно как бы у меня украденным, вот что, господа, считал своим, все равно как моею собственностью…