Неточные совпадения
Вот и хорошо: так он порешил настоятельно себя кончить и день к тому определил, но
только как был он человек доброй души, то
подумал: «Хорошо же; умереть-то я, положим, умру, а ведь я не скотина: я не без души, — куда потом моя душа пойдет?» И стал он от этого часу еще больше скорбеть.
— Да и где же, — говорит, — тебе это знать. Туда, в пропасть, и кони-то твои передовые заживо не долетели — расшиблись, а тебя это словно какая невидимая сила спасла: как на глиняну глыбу сорвался, упал, так на ней вниз, как на салазках, и скатился.
Думали, мертвый совсем, а глядим — ты дышишь,
только воздухом дух оморило. Ну, а теперь, — говорит, — если можешь, вставай, поспешай скорее к угоднику: граф деньги оставил, чтобы тебя, если умрешь, схоронить, а если жив будешь, к нему в Воронеж привезть.
«Ну, —
думаю, — нет, зачем же, мол, это так делать?» — да вдогонку за нею и швырнул сапогом, но
только не попал, — так она моего голубенка унесла и, верно, где-нибудь съела.
«Хорошо, —
думаю, — теперь ты сюда небось в другой раз на моих голубят не пойдешь»; а чтобы ей еще страшнее было, так я наутро взял да и хвост ее, который отсек, гвоздиком у себя над окном снаружи приколотил, и очень этим был доволен. Но
только так через час или не более как через два, смотрю, вбегает графинина горничная, которая отроду у нас на конюшне никогда не была, и держит над собой в руке зонтик, а сама кричит...
«Ладно, —
думаю, — хорош милостивец: крест с шеи снял, да еще и жалеет». Никого я к нему не посылал, а все
только шел Христовым именем без грошика медного.
Только, решивши себе этакую потеху добыть, я
думаю: как бы мне лучше этого офицера раздразнить, чтобы он на меня нападать стал? и взял я сел, вынул из кармана гребень и зачал им себя будто в голове чесать; а офицер подходит и прямо к той своей барыньке.
«Шабаш, —
думаю, — пойду в полицию и объявлюсь, но
только, —
думаю, — опять теперь то нескладно, что у меня теперь деньги есть, а в полиции их все отберут: дай же хоть что-нибудь из них потрачу, хоть чаю с кренделями в трактире попью в свое удовольствие».
«Ах ты, змея! —
думаю себе, — ах ты, стрепет степной, аспидский! где ты
только могла такая зародиться?» И чувствую, что рванулась моя душа к ней, к этой лошади, родной страстию.
Ну, а я себе
думаю: «Ах, если еще что будет в этом самом роде, то уже было бы
только кому за меня заложиться, а уже я не спущу!»
Истинно не солгу скажу, что он даже не летел, а
только земли за ним сзади прибавлялось. Я этакой легкости сроду не видал и не знал, как сего конька и ценить, на какие сокровища и кому его обречь, какому королевичу, а уже тем паче никогда того не
думал, чтобы этот конь мой стал.
«Тьфу вы, подлецы!» —
думаю я себе и от них отвернулся и говорить не стал, и
только порешил себе в своей голове, что лучше уже умру, а не стану, мол, по вашему совету раскорякою на щиколотках ходить; но потом полежал-полежал, — скука смертная одолела, и стал прионоравливаться и мало-помалу пошел на щиколотках ковылять. Но
только они надо мной через это нимало не смеялись, а еще говорили...
«Эге, —
думаю себе, — да это, должно, не бог, а просто фейверок, как у нас в публичном саду пускали», — да опять как из другой трубки бабахну, а гляжу, татары, кои тут старики остались, уже и повалились и ничком лежат кто где упал, да
только ногами дрыгают…
Отошел ли он куда впотьмах в эту минуту или так куда провалился, лихо его ведает, но
только я остался один и совсем сделался в своем понятии и
думаю: чего же мне его ждать? мне теперь надо домой идти.
И
думаю: да уже дом ли это? может быть, это все мне
только кажется, а все это наваждение…
«Ух, —
думаю, — да не дичь ли это какая-нибудь вместо людей?» Но
только вижу я разных знакомых господ ремонтеров и заводчиков и так просто богатых купцов и помещиков узнаю, которые до коней охотники, и промежду всей этой публики цыганка ходит этакая… даже нельзя ее описать как женщину, а точно будто как яркая змея, на хвосте движет и вся станом гнется, а из черных глаз так и жжет огнем.
А я все
думаю, что все это правда, а
только сам все головою качаю говорю...
Наскучит!» Но в подробности об этом не рассуждаю, потому что как вспомню, что она здесь, сейчас чувствую, что у меня даже в боках жарко становится, и в уме мешаюсь,
думаю: «Неужели я ее сейчас увижу?» А они вдруг и входят: князь впереди идет и в одной руке гитару с широкой алой лентой несет, а другою Грушеньку, за обе ручки сжавши, тащит, а она идет понуро, упирается и не смотрит, а
только эти ресничищи черные по щекам как будто птичьи крылья шевелятся.
— Я, — говорит, — давно это чуяла, что не мила ему стала, да
только совесть его хотела узнать,
думала: ничем ему не досажу и догляжусь его жалости, а он меня и пожалел…
— Совсем без крова и без пищи было остался, но эта благородная фея меня питала, но
только мне совестно стало, что ей, бедной, самой так трудно достается, и я все думал-думал, как этого положения избавиться? На фиту не захотел ворочаться, да и к тому на ней уже другой бедный человек сидел, мучился, так я взял и пошел в монастырь.
А я об нем и не сокрушался, потому что
думал: разве мало у нас, что ли, жидов осталось; но
только раз ночью сплю в конюшне и вдруг слышу, кто-то подошел и морду в дверь через поперечную перекладину всунул и вздыхает.
Ну, нечего делать, видно, надо против тебя хорошее средство изобретать: взял и на другой день на двери чистым углем большой крест написал, и как пришла ночь, я и лег спокойно,
думаю себе: уж теперь не придет, да
только что с этим заснул, а он и вот он, опять стоит и опять вздыхает!
Но
только, что же вы изволите
думать: слышу — опять дышит! просто ушам своим не верю, что это можно, ан нет: дышит, да и
только! да еще мало этого, что дышит, а прет дверь…
Я
только головой качнул, ну,
думаю, это опять непременно мне пострелята досаждают и из рук рвут…