Неточные совпадения
Вижу, вся женщина
в расстройстве и
в исступлении ума: я ее взял за руки и держу, а сам вглядываюсь и дивлюсь, как страшно она переменилась и где вся ее красота делась?
тела даже на ней как нет, а только одни глаза среди темного лица как
в ночи у волка горят и еще будто против прежнего вдвое больше стали, да недро разнесло, потому что тягость ее тогда к концу приходила, а личико
в кулачок сжало, и по щекам
черные космы трепятся.
— Я бежал оттоль, с того места, сам себя не понимая, а помню только, что за мною все будто кто-то гнался, ужасно какой большой и длинный, и бесстыжий, обнагощенный, а
тело все
черное и голова малая, как луновочка, а сам весь обростенький,
в волосах, и я догадался, что это если не Каин, то сам губитель-бес, и все я от него убегал и звал к себе ангела-хранителя.
— Те что? Такие же замарашки, как я сама, — небрежно говорила она, — они родились
в черном теле, а этот, — прибавляла она почти с уважением об Андрюше и с некоторою если не робостью, то осторожностью лаская его, — этот — барчонок! Вон он какой беленький, точно наливной; какие маленькие ручки и ножки, а волоски как шелк. Весь в покойника!
Больной Самсонов, в последний год лишившийся употребления своих распухших ног, вдовец, тиран своих взрослых сыновей, большой стотысячник, человек скаредный и неумолимый, подпал, однако же, под сильное влияние своей протеже, которую сначала было держал в ежовых рукавицах и
в черном теле, «на постном масле», как говорили тогда зубоскалы.
Как только, бывало, вспомню, что она в зипуне гусей гоняет, да
в черном теле, по барскому приказу, содержится, да староста, мужик в дехтярных сапогах, ее ругательски ругает — холодный пот так с меня и закапает.
He-немцы, с своей стороны, не знали ни одного (живого) языка, кроме русского, были отечественно раболепны, семинарски неуклюжи, держались, за исключением Мерзлякова,
в черном теле и вместо неумеренного употребления сигар употребляли неумеренно настойку.
Неточные совпадения
Казалось, слышно было, как деревья шипели, обвиваясь дымом, и когда выскакивал огонь, он вдруг освещал фосфорическим, лилово-огненным светом спелые гроздия слив или обращал
в червонное золото там и там желтевшие груши, и тут же среди их
чернело висевшее на стене здания или на древесном суку
тело бедного жида или монаха, погибавшее вместе с строением
в огне.
Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и
черная шпага вытянуто рвались
в воздух; богатство костюма выказывало
в нем капитана, танцующее положение
тела — взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал — но что?
Начинало смеркаться, когда пришел я к комендантскому дому. Виселица со своими жертвами страшно
чернела.
Тело бедной комендантши все еще валялось под крыльцом, у которого два казака стояли на карауле. Казак, приведший меня, отправился про меня доложить и, тотчас же воротившись, ввел меня
в ту комнату, где накануне так нежно прощался я с Марьей Ивановною.
Самгин следил, как соблазнительно изгибается
в руках офицера с
черной повязкой на правой щеке тонкое
тело высокой женщины с обнаженной до пояса спиной, смотрел и привычно ловил клочки мудрости человеческой. Он давно уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и газеты. Он имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
Было что-то очень глупое
в том, как
черные солдаты, конные и пешие, сбивают, стискивают зеленоватые единицы
в большое, плотное
тело, теперь уже истерически и грозно ревущее, стискивают и медленно катят, толкают этот огромный, темно-зеленый ком
в широко открытую пасть манежа.