Цитаты со словом «Ману»
Шульц взял и поклонился
Мане в ноги, веско ударив лбом в пол.
Он вынул муфту и воротник и, подавая их
Мане, добавил...
Истомин сбросил с картона бумагу и подал его
Мане; та взглянула и зарделась.
На поднесенном
Мане куске картона, величиною более полуаршина, была молодая русалка, в первый раз всплывшая над водою.
О
Мане и ее празднестве совершенно забыли.
— Ню, что это? Это, так будем мы смотреть, совсем как настоящая безделица. Что говорить о мне? Вот вы! вы артист, вы художник! вы можете — ви загт
ман дизе!.. [Как это говорится? (нем.).] творить! А мы, мы люди… мы простой ремесленник. Мы совсем не одно… Я чувствую, как это, что есть очень, что очень прекрасно; я все это могу очень прекрасно понимать… но я шары на бильярды делать умею! Вот мое художество!
Истомин заметил давно, что все, подходившие к
Мане, отходили от нее ни с чем и что она сама никого не выбирала, и потому, как только до него дошла очередь, он прямо разошелся к Мане, остановился перед нею и поклонился.
— Ах вы, ненавистные красавцы! никак не собьешь их! — спокойно шепнула
Мане Ида Ивановна и вдруг громкими аккордами взяла...
— Заряжается, верно, чем-нибудь! — восклицал Шульц. — Я знаю эти капризные натуры: вдохновения нет, сейчас и беситься, — самодовольно разъяснил он, обращаясь к Иде Ивановне и
Мане.
На одном каком-то повороте мне послышалось, будто Истомин говорил
Мане, что он никак не может забыть ее лица; потом еще раз послышалось мне, что он нервным и настойчивым тоном добивался у нее «да или нет?», и потом я ясно слышал, как, прощаясь с ним у дверей своего дома, Маня робко уронила ему тихое «да».
Зайдя как-то к Норкам, я узнал, что Истомин предложил
Мане уроки живописи.
— Ну-с; и с тех пор ею плененный Пракситель навеки оставил Гнатэну, и ушел с Мегарянкою Фрине, и навеки ее сохранил в своих работах. А когда он вдохнул ее в мрамор — то мрамор холодный стал огненной Фриной, — рассказывал
Мане Истомин, — вот это и было то чудо.
В последнее время моего пребывания в Петербурге мы с Идой Ивановной ничего не говорили о
Мане, и я, признаюсь, не замечал в Мане никакой перемены; я и сам склонен был думать, что Ида Ивановна все преувеличивает и что опасения ее совершенно напрасны, но когда я пришел к ним, чтобы проститься перед отъездом, Ида Ивановна сама ввела меня во все свои опасения.
Я осведомился о Берте Ивановне, о ее муже и даже о Германе Вермане спросил и обо всех об них получил самые спокойные известия; но спросить о
Мане никак не решался. Я все ждал, что Маня дома, что вот-вот она сама вдруг покажется в какой-нибудь двери и разом сдунет все мои подозрения.
Ида Ивановна пошла отпереть дверь и мимоходом толкнула меня за ширму, чтобы показать
Мане сюрпризом.
Я принял это известие очень спокойно и даже не вспомнил, кажется, в эту минуту о
Мане, а только спросил Истомина — как же быть с квартирой?
На первых порах после его отъезда он прислал несколько писем
Мане, которые были адресованы в его пустую квартиру.
Ни Софья Карловна, ни Ида Ивановна, ни madame Шульц хотя и не надели по бабушке плерезов, чтобы не пугать ими Мани, но ходили в черных платьях, значение которых
Мане нетрудно было разгадать, если только эти платья когда-нибудь останавливали на себе ее внимание.
Насколько это чувство можно было анализировать в
Мане, оно имело что-то очень много общего с отношениями некоторых молодых религиозных и несчастных в семье русских женщин к их духовным отцам; но, с другой стороны, это было что-то не то.
Проходило лето; доктор давно говорил
Мане, что она совершенно здорова и без всякой для себя опасности может уехать домой. Маня не торопилась. Она отмалчивалась и все чего-то боялась, но, наконец, в половине сентября вдруг сама сказала сестре, что она хочет оставить больницу.
Пятнадцатого числа Ида Ивановна взяла карету и поехала за Маней. В доме давно все было приготовлено к ее приему. Ида Ивановна перешла в комнату покойной бабушки, а их бывшая комната была отдана одной
Мане, чтобы ее уж ровно никто и ничем не обеспокоил. Положено было не надоедать Мане никаким особенным вниманием и не стеснять ее ничьим сообществом, кроме общества тех, которых она сама пожелает видеть.
Он не был у нас, но
Мане, должно быть, было что-нибудь передано, сказано или уж я не знаю, что такое, но только она вчера первый раз спросила про ту картину, которую он подарил ей; вытирала ее, переставляла с места на место и потом целый послеобед ходила по зале, а ночь не спала и теперь вот что: подайте ей Истомина!
Ида Ивановна выслушала мой рапорт и пошла к
Мане, а прощаясь, сунула мне записочку для передачи Роману Прокофьичу и сказала...
Возвратясь домой, я не пошел к Истомину. Было ясно, из-за чего он разыграл всю эту гадкую историю: ему вообразилось, что его женят на
Мане, и все это свидание счел за подготовительную сцену — за засаду. Досадно было, зачем же он шел на это свидание? чего же он хотел, чего еще добивался от Мани?
Детей, подобных
Мане, или таких, которых нечего и увлекать… а я!..
— И то… я, знаешь, Идочка, без шуток, право, в нынешнем году поеду к
Мане.
— Если мама умрет, я тогда поеду к
Мане, — произнесла Ида скороговоркой и, быстро распахнув окно, добавила: — Фу, господи, как жарко!
Это так и было: Софья Карловна умерла во время Идиного чтения — умерла счастливо, покушав долго снившейся ей булочки, слушая чудную повесть, которую читал для нее милый голос, и сохраняя во всей свежести вчера принесенную Шульцем новость о
Мане.
Цитаты из русской классики со словом «Ману»
Значение слова «Ману»
Ма́ну (санскр. मनु) — титул, которым в текстах индуизма называют прародителя человеческого рода. Ману — это также первый царь, правивший землёй и единственный человек, спасённый Вишну от всемирного потопа (см. Матсья). Ману обладают великим благочестием и мудростью. (Википедия)
Все значения слова МАНУ
Дополнительно