Неточные совпадения
Прозвище «несмертельного», данное Головану, не выражало собою насмешки и отнюдь не
было пустым, бессмысленным звуком — его прозвали несмертельным вследствие сильного убеждения, что Голован —
человек особенный;
человек, который не боится смерти. Как могло сложиться о нем такое мнение среди
людей, ходящих под богом и всегда помнящих о своей смертности?
Была ли на это достаточная причина, развившаяся
в последовательной условности, или же такую кличку ему дала простота, которая сродни глупости?
Несмертельный Голован
был простой
человек. Лицо его, с чрезвычайно крупными чертами, врезалось
в моей памяти с ранних дней и осталось
в ней навсегда. Я его встретил
в таком возрасте, когда, говорят, будто бы дети еще не могут получать прочных впечатлений и износить из них воспоминаний на всю жизнь, но, однако, со мною случилось иначе. Случай этот отмечен моею бабушкою следующим образом...
Так ходят
люди на искусственной ноге, но у Голована она
была не искусственная; хотя, впрочем, эта особенность тоже и не зависела от природы, а ее устроил себе он сам, и
в этом
была тайна, которую нельзя объяснить сразу.
Мог ли у такого
человека быть «грех»
в лице кротчайшей Павлагеюшки, которой
в то время, я думаю,
была с небольшим лет тридцать, за пределы которых она и не перешла далее?
Ее муж, наездник Храпон,
был плохой
человек — он не угодил чем-то барину и,
в пример прочим,
был отдан
в рекруты без зачета.
Дрова уже и тогда
в Орле
были очень дороги, и бедные
люди отапливались то гречневою лузгою, то навозом, а последнее требовало большой заготовки.
Однако уход за ними даже
в этой форме
был не только опасен, но почти невозможен, —
человек, который сегодня подавал
пить заболевшему родичу, — завтра сам заболевал «пупырухом», и
в доме нередко ложилось два и три покойника рядом.
Голован
был из таких, и
в первый же мор превзошел и затмил
в народном представлении другого здешнего замечательного
человека, купца Ивана Ивановича Андросова.
К больным можно
было безопасно входить только тем, у кого
есть оленьи слезы или безоар — камень; но ни слез оленьих, ни камня безоара у Ивана Ивановича не
было, а
в аптеках на Волховской улице камень хотя, может
быть, и водился, но аптекаря
были — один из поляков, а другой немец, к русским
людям надлежащей жалости не имели и безоар-камень для себя берегли.
Архиерей Никодим
был злой
человек, отличившийся к концу своей земной карьеры тем, что, желая иметь еще одну кавалерию, он из угодливости сдал
в солдаты очень много духовных, между которыми
были и единственные сыновья у отцов и даже сами семейные дьячки и пономари.
Думали, что он
был какой-нибудь раскольник, но это еще не важно, потому что
в Орле
в то время
было много всякого разноверия: там
были (да, верно, и теперь
есть) и простые староверы, и староверы не простые, — и федосеевцы, «пилипоны», и перекрещеванцы,
были даже хлысты и «
люди божии», которых далеко высылали судом человеческим.
Из Орла,
в числе прочих паломников, отправилось на открытие семейство купцов С—х,
людей в свое время очень известных, «ссыпщиков», то
есть, проще сказать, крупных кулаков, которые ссыпают
в амбары хлеб с возов у мужиков и потом продают свои «ссыпки» оптовым торговцам
в Москву и
в Ригу.
Им не только
было свое место на этом пиршестве веры, но они даже находили здесь себе хорошие занятия; а потому хлынули сюда
в изобилии из разных мест, и особенно из городов, прославленных своими воровскими
людьми, то
есть из Орла, Кром, Ельца и из Ливен, где славились большие мастера чудеса строить.
Отважнейшие из них действовали строем, располагаясь кучами
в толпах, где удобно
было при содействии казака произвести натиск и смятение и во время суматохи обыскать чужие карманы, сорвать часы, поясные пряжки и повыдергать серьги из ушей; а
люди более степенные ходили
в одиночку по дворам, жаловались на убожество, «сказывали сны и чудеса», предлагали привороты, отвороты и «старым
людям секретные помочи из китового семени, вороньего сала, слоновьей спермы» и других снадобий, от коих «сила постоянная движет».
Что оставалось делать благочестивым поклонникам? Конечно, рискованно
было верить пустошному
человеку, но и случая упустить не хотелось, да и деньги требовались небольшие, особенно если
в компании… Патриарх решился рискнуть и сказал...
Пустошный
человек взял задаток и побежал, наказав семейству рано пообедать и за час перед тем, как ударят к вечерне
в первый колокол, взять каждому с собой по новому ручному полотенцу и идти за город, на указанное место «
в бедный обоз», и там ожидать его. Оттуда немедленно же должен
был начинаться поход, которого, по уверениям антрепренера, не могли остановить никакие принцы, ни короли.
Всякого разнообразия здесь
было более, чем
в гостиничных номерах, доставшихся только особым избранникам, или под навесами постоялых дворов, где
в вечном полумраке местились
в повозках
люди второй руки.
Слава о нем шла такая, что он, когда
в неверной земле семь спящих дев открывали, и там он не лишний
был: он старых
людей на молодых переделывал, прутяные сеченья господским
людям лечил и военным кавалерам заплечный бой из нутра через водоток выводил.
Опять это показалось страшновато: можно
было опасаться засады,
в которой могли скрываться лихие
люди, способные обобрать богомольцев догола, но благочестие превозмогло страх, и купец после небольшого раздумья, помолясь богу и помянув угодника, решился переступить шага три вниз.
Засада здесь и
в самом деле
была, но не опасная: купец нашел
в овраге двух таких же, как он, благочестивых
людей в купеческом одеянии, с которыми надо
было «сладиться».
Долго думать
было нечего, и упорство ни к чему не вело: купцы сложили сумму и дали, а пустотный открыл им свой план, простой, но, по простоте своей, чисто гениальный: он заключался
в том, что
в «бедном обозе»
есть известный пустотному
человеку человек расслабленный, которого надо только поднять и нести к угоднику, и никто их не остановит и пути им не затруднит с болящим.
Наши купцы тоже здесь переночевали и утром при восхождении на гору «растерялись», то
есть потеряли своего исцеленного родственника Фотея. Говорили, будто с вечера они «добре его угостили из фляги», а утром не разбудили и съехали, но нашлись другие добрые
люди, которые поправили эту растерянность и, прихватив Фотея с собою, привезли его
в Орел.
Он имел много прекрасных сторон, внушавших к нему почтение даже
в тех
людях, которые не разделяли его взглядов и симпатий: он
был в молодости щеголь, гусар, потом садовод и художник-дилетант с замечательными способностями; благородный, прямой дворянин, и «дворянин au bout des ongles».
Дело
было в том, что, когда отдохнувший от пожаров город стал устраиваться и некоторые
люди стали покупать участки
в кварталах за церковью Василия Великого, оказалось, что у продавцов не только не
было никаких документов, но что и сами эти владельцы и их предки считали всякие документы совершенно лишними.
— Про волшебный камень — вздор. Это
люди так присочинили, и Голован тому не виноват, а «несмертельным» его прозвали потому, что
в этаком ужасе, когда над землей смертные фимиазмы стояли и все оробели, он один бесстрашный
был, и его смерть не брала.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один
человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши,
человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается
в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно, что значит
человек!
В жисть не
был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со страху. Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой
в рассуждении чина?
Пей даром сколько вздумаешь — // На славу угостим!..» // Таким речам неслыханным // Смеялись
люди трезвые, // А пьяные да умные // Чуть не плевали
в бороду // Ретивым крикунам.
«Скучаешь, видно, дяденька?» // — Нет, тут статья особая, // Не скука тут — война! // И сам, и
люди вечером // Уйдут, а к Федосеичу //
В каморку враг: поборемся! // Борюсь я десять лет. // Как
выпьешь рюмку лишнюю, // Махорки как накуришься, // Как эта печь накалится // Да свечка нагорит — // Так тут устой… — // Я вспомнила // Про богатырство дедово: // «Ты, дядюшка, — сказала я, — // Должно
быть, богатырь».