Неточные совпадения
— Да,
это истинно святая. Таких женщин немного родится на
свете.
Этой-то вот травой что можно сделать на
свете!
«
Это у Егора Николаевича в комнате
свет», — подумал Помада, увидя неподвижные волчьи глаза.
Как ни слаба была полоска
света, падавшая на пол залы сквозь ряд высунутых стульями ножек, но все-таки по
этому полу, прямо к гостиной двери, ползла громадная, фантастическая тень, напоминавшая какое-то многорукое чудовище из волшебного мира.
— И сейчас же рассуждает: «Но ведь
это, говорит, пройдет;
это там, в институте, да дома легко прослыть умницею-то, а в
свете, как раз да два щелкнуть хорошенько по курносому носику-то, так и опустит хохол».
Беспечальное будущее народов рисовалось в лучезарном
свете. Недомолвки расширяли
эти лучи, и простые человеческие чувства становились буржуазны, мелки, недостойны.
Вот ночь,
этот льющийся воздух, трепетный, робкий
свет, искренний разговор с молодой, чуткой женщиной, — тут поэзия, а там вон проза.
— Я с его женой когда-то коротка была, да ведь
это давно; она забыла уж, я думаю, что я и на свете-то существую.
— Мой муж… я его не осуждаю и не желаю ему вредить ни в чьем мнении, но он подлец, я
это всегда скажу… я
это скажу всем, перед целым
светом. Он, может быть, и хороший человек, но он подлец… И нигде нет защиты! нигде нет защиты!
— Бедный Дмитрий Петрович! — говорил Помада, ходя с Лизою перед ужином по палисаднику. — Каково ему
это выносить! Каково
это выносить, Лизавета Егоровна! Скандал! срам! сплетни! Жена родная, жена жалуется! Каково! ведь
это надо иметь медный лоб, чтобы еще жить на
свете.
— А что, — начал тихо Арапов, крепко сжимая руку Розанова, — что, если бы все
это осветить другим
светом? Если бы все
это в темную ночь залить огнем? Набат, кровь, зарево!..
Розанов видел, что «черт» одна из тех многочисленных личностей, которые обитают в Москве, целый век таясь и пресмыкаясь, и понимал, что
этому созданию с вероятностью можно ожидать паспорта только на тот
свет; но как могли
эти ручищи свертывать и подклеивать тонкую папиросную гильзу — Розанов никак не мог себе вообразить, однако же ничего не сказал угрюмому Арапову.
Конечно, не всякий может похвалиться, что он имел в жизни такого друга, каким была для маркизы Рогнеда Романовна, но маркиза была еще счастливее. Ей казалось, что у нее очень много людей, которые ее нежно любят и готовы за нею на край
света. Положим, что маркиза в
этом случае очень сильно ошибалась, но тем не менее она все-таки была очень счастлива, заблуждаясь таким приятным образом.
Это сильно поддерживало ее духовные силы и давало ей то, что в Москве называется «форсом».
У Пармена Семеновича был собственный двухэтажный дом у Введенья в Барашах. Когда Розанов с Лобачевским подъехали к
этому дому, из него во все окна глядел теплый, веселый
свет.
— А,
это брата Ольги Сергеевниного, Алексея Сергеевича Богатырева жена, Варвара Ивановна. Модница, батюшка, и щеголиха: в большом
свете стоит.
Доктор, пройдя первую комнату, кликнул вполголоса Арапова и Персиянцева; никто не отзывался. Он нащупал араповскую кровать и диван, — тоже никого нет. Розанов толкнул дверь в узенький чуланчик. Из-под пола показалась светлая линия. Наклонясь к
этой линии, Розанов взялся за железное кольцо и приподнял люк погреба. Из творила на него пахнуло сыростью, а трепетный
свет из ямы в одно мгновение погас, и доктора окружила совершенная тьма и сверху, и снизу, и со всех сторон.
Визит
этот был сделан в тех соображениях, что нехорошо быть знакомой с дочерью и не знать семейства. За окончанием всего
этого маркиза снова делалась дамой, чтущей законы
света, и спешила обставить свои зады сообразно всем требованиям
этих законов. Первого же шага она не боялась, во-первых, по своей доброте и взбалмошности, а во-вторых, и потому, что считала себя достаточно высоко поставленною для того, чтобы не подвергнуться обвинениям в искательстве.
На другой день Дмитрий Петрович слушал разговор Ольги Александровны — какие на
свете бывают подлецы и развратники, грубые с женами и нежные с метресками. Но и
это нимало не вывело Розанова из его спокойного положения. Он только побледнел немножко при слове метреска: не шло оно к Полиньке Калистратовой.
Здесь, кроме камер с дырами, выходившими на
свет божий, шел целый лабиринт, в который луч солнечного
света не западал с тех пор, как последний кирпич заключил собою тяжелые своды
этих подземных нор.
Лиза, давно отбившаяся от семьи и от прежнего общества, сделала из себя многое для практики того социального учения, в котором она искала исхода из лабиринта сложных жизненных условий, так или иначе спутавших ее вольную натуру с первого шага в
свет и сделавших для нее
эту жизнь невыносимою.
Неточные совпадения
Городничий. Не верьте, не верьте!
Это такие лгуны… им вот эдакой ребенок не поверит. Они уж и по всему городу известны за лгунов. А насчет мошенничества, осмелюсь доложить:
это такие мошенники, каких
свет не производил.
Городничий. Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на
свет не следовало родиться. Никак, даже темно в
этой комнате?
Почтмейстер. Знаю, знаю…
Этому не учите,
это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на
свете. Я вам скажу, что
это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Больше полугода, как я в разлуке с тою, которая мне дороже всего на
свете, и, что еще горестнее, ничего не слыхал я о ней во все
это время.
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково
это?