Неточные совпадения
Я-то
тогда девчонка была, ничего этого
не понимала.
— Ну… подождем часочек еще: если
не будет их,
тогда нужно будет послать.
Даже ярмарочные купцы, проезжая на возах своего гнилого товара,
не складают
тогда в головах барышей и прибытков и
не клюют носом, предаваясь соблазнительным мечтам о ловком банкротстве, а едут молча смотря то на поле, волнующееся под легким набегом теплого ветерка, то на задумчиво стоящие деревья, то на тонкий парок, поднимающийся с сонного озерца или речки.
— Вот твой колыбельный уголочек, Женичка, — сказал Гловацкий, введя дочь в эту комнату. — Здесь стояла твоя колыбелька, а материна кровать вот тут, где и теперь стоит. Я ничего
не трогал после покойницы, все думал: приедет Женя,
тогда как сама хочет, — захочет, пусть изменяет по своему вкусу, а
не захочет, пусть оставит все по-материному.
— Ну, да. Я об этом
не говорю теперь, а ведь жив человек живое и думает. Мало ли чем Господь может посетить:
тогда копеечка-то и понадобится.
Когда доктор заходил посидеть вечерок у Гловацких,
тогда уж обыкновенно
не читали, потому что у доктора всегда было что вытащить на свет из грязной, но
не безынтересной ямы, именуемой провинциальною жизнью.
Возобновили чай. Разговор шел веселый и нимало
не касался Лизы. Только Абрамовна поздоровалась с нею несколько сухо,
тогда как Женни она расцеловала и огладила ее головку.
«В самом деле, может быть, что-нибудь спешное», — подумала
тогда Женни и
не обратила на это никакого внимания.
Мы до сих пор только слегка занимались Женни и гораздо невнимательнее входили в ее жизнь, чем в жизнь Лизы Бахаревой,
тогда как она, по плану романа, имеет
не меньшее право на наше внимание.
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом деле. Я
не могу ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне отца поедом ела за то, что тот
не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще
тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем… совсем черт знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
— Вы
не понимаете, Юстин Феликсович;
тогда у нее будет свое дело, она будет и знать, для чего трудиться. А теперь на что же Ольге Александровне?
— Дело
не в скандале, а в том, что вы пропадаете,
тогда как, мне кажется… я, может быть, и ошибаюсь, но во всяком случае мне кажется, что вы еще можете быть очень полезны.
И все опять тихо; шепот совсем
не слышен, и Райнер только отличает тихий голос Телля: «Я
не пойду на Рютли. Рассуждайте сами, а если вам понадобится дело,
тогда зовите меня».
— Да постойте, я сам еще его
не знаю: всего раз один видел. Вот, дайте срок, побываю,
тогда и улажу как-нибудь.
— Я вам уже имел честь доложить, что у нас нет в виду ни одного обстоятельства, обвиняющего вашего сына в поступке, за который мы могли бы взять его под арест. Может быть, вы желаете обвинить его в чем-нибудь,
тогда, разумеется, другое дело: мы к вашим услугам. А без всякой вины у нас людей
не лишают свободы.
Потом в Лизе было равнодушие, такое равнодушие, что ей все равно, что около нее ни происходит; но вдруг она во что-нибудь вслушается, во что-нибудь всмотрится и ни с того ни с сего примет в этом горячее участие,
тогда как, собственно, дело ее нимало
не интересует и она ему более
не сочувствует, чем сочувствует.
— Да, я
тогда принимала вас совсем за другого человека; а вы вовсе
не то, что я о вас думала.
Я
не знаю, как его взяли от матери, но я его увидел первый раз, должно быть, так в конце февраля; он
тогда лежал на крылечке большой галереи и грелся.
— Хороший, Анна Львовна, да только все-таки лучше подождемте. Он может здесь бывать, но
не жить пока… понимаете, пока мы
не окрепли. А
тогда всех, и его и всех, кто у него живет, всех примем. До тех пор вот Грабилину уступим три комнаты: он один может платить за три.
— Смешно, — сказала, вставая, Лиза. — Розанова принимать опасно; Райнера опасно пустить жить, а принимать можно; людей, которые живут у Райнера, тоже нельзя пустить жить с нами,
тогда как на них рассчитывали при устройстве этого жилья, а какого-то Грабилина, у которого, только деньги заняли, надо пускать, чтобы комнаты
не гуляли! Какое же это социальное общежительство!
—
Не оставлю,
не оставлю; пока я здесь, через кости мои старые разве кто перейдет. Лопнет мое терпенье,
тогда что хочешь, то и твори. — Срамница!
Вязмитинов отказался от усилий дать жене видное положение и продолжал уравнивать себе дорогу. Только изредка он покашивался на Женни за ее внимание к Розанову, Лизе, Полиньке и Райнеру,
тогда как он
не мог от нее добиться такого же или даже хотя бы меньшего внимания ко многим из своих новых знакомых.
— Да, только позвольте,
тогда ведь, когда было это сказано,
не у кого было ее покупать, — вмешалась сама Мечникова.
— При первой мысли об устройстве этой общины, в обсуждении которого мне позволено было участвовать, я имел честь много раз заявлять, что община эта будет иметь значение
тогда, если в ней станут трудиться все,
не считаясь, кто может сколько заработать, и соединять заработок, чтобы из него производить расход на всех.
Все это, разумеется, может случиться только
тогда, когда мы всецело решимся довериться тем истинам, которые выработаны частию людьми нашего взгляда за границею, а частию нами самими. Будем лучше руководиться тем, что выработает время, то есть самая жизнь, нежели своим личным, минутным и, следовательно,
не беспристрастным мнением».
— Все равно вас бы
тогда не оценили, — подсказывала Бертольди,
не отлучавшаяся от Белоярцева во всех подобных случаях.
— И всё во имя теории! Нет, бог с ними, с их умными теориями, и с их сочувствием. Мы ни в чем от них
не нуждаемся и будем очень рады как можно скорее освободиться от их внимания. Наше дело, — продолжал Петровский,
не сводя глаз с Райнера, — добыть нашим бедным хлопкам землю, разделить ее по-братски, — и пусть
тогда будет народная воля.
—
Тогда не о чем и толковать по-пустому.