Неточные совпадения
— Да
как же, матушка! Раз, что жар, а другое дело, последняя станция до губерни-то. Близко, близко, а ведь сорок верст еще. Спознишься выехать, будет ни два ни полтора. Завтра, вон, люди
говорят, Петров день; добрые люди к вечерням пойдут; Агнии Николаевне и сустреть вас некогда будет.
— Ну что это, сударыня, глупить-то! Падает,
как пьяная, —
говорила старуха, поддерживая обворожительно хорошенькое семнадцатилетнее дитя, которое никак не могло разнять слипающихся глазок и шло, опираясь на старуху и на подругу.
— Носи ее,
как ребеночка малого, —
говорила старуха, закрывая упавшую в тарантас девушку, села сама впереди против барышень под фордеком и крикнула: — С Богом, Никитушка.
Глаз ее теперь нельзя видеть, потому что они закрыты длинными ресницами, но в институте, из которого она возвращается к домашним ларам, всегда
говорили, что ни у кого нет таких прелестных глаз,
как у Лизы Бахаревой.
Стан высокий, стройный и роскошный, античная грудь, античные плечи, прелестная ручка, волосы черные, черные
как вороново крыло, и кроткие, умные голубые глаза, которые так и смотрели в душу, так и западали в сердце,
говоря, что мы на все смотрим и все видим, мы не боимся страстей, но от дерзкого взора они в нас не вспыхнут пожаром.
— Этой науки, кажется, не ты одна не знаешь. По-моему, жить надо
как живется; меньше
говорить, да больше делать, и еще больше думать; не быть эгоисткой, не выкраивать из всего только одно свое положение, не обращая внимания на обрезки, да, главное дело, не лгать ни себе, ни людям. Первое дело не лгать. Людям ложь вредна, а себе еще вреднее. Станешь лгать себе, так всех обманешь и сама обманешься.
— Вы сейчас обвиняли ее брата в том, что он осуждает людей за глаза, а теперь обвиняете его в том, что он
говорит правду в глаза.
Как же
говорить ее нужно?
—
Как нынче манишки-то стали шить! Совсем
как мужчинская рубашка, —
говорила сестра Феоктиста, оправляя надетую на Женни манишку.
— Нет, я так
говорю; легче
как будто, а то, бывало, у нас все шнурки да шнурочки.
«Что ты,
говорит, дура,
какие дни!
Смотрю, точно уж,
говорит: «Только
как,
говорит, пронести?
— Что, мол, пожар, что ли?» В окно так-то смотрим, а он глядел, глядел на нас, да разом
как крикнет: «Хозяин,
говорит, Естифей Ефимыч потонули!» — «
Как потонул? где?» — «К городничему,
говорит, за реку чего-то пошли, сказали, что коли Федосья Ивановна, — это я-то, — придет, чтоб его в чуланчике подождали, а тут, слышим, кричат на берегу: „Обломился, обломился, потонул!“ Побегли — ничего уж не видно, только дыра во льду и водой сравнялась, а приступить нельзя, весь лед иструх».
А уж свекровь, бывало,
как начнет: силы небесные, что только она
говорила!
— Нет, матушка, верно,
говорю: не докладывала я ничего о ней, а только докладала точно, что он это,
как взойдет в храм божий, так уставит в нее свои бельмы поганые и так и не сводит.
Верстовой столб представляется великаном и совсем
как будто идет,
как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре,
говорят вам: «Мы все одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
—
Какой ты странный, Егор Николаевич, — томно вмешалась Ольга Сергеевна. — Уж, верно, женщина имеет причины так
говорить, когда
говорит.
— Здравствуй, Марина Мнишек, здравствуй, Никита Пустосвят, —
говорил Бахарев, целуясь с слугами. —
Как ехали?
И точно, «тем временем» подвернулась вот
какая оказия. Встретил Помаду на улице тот самый инспектор, который так часто сажал его в карцер за прорванный под мышками сюртук, да и
говорит...
Кого бы вы ни спросили о Помаде,
какой он человек? — стар и мал ответит только: «так, из поляков», и словно в этом «из поляков» высказывалось категорическое обвинение Помады в таком проступке, после которого о нем уж и
говорить не стоило.
И этую траву рвут со крестом,
говоря отчу и помилуй мя, Боже, — или же
каких других тридцать молитв святых.
— Конечно, конечно, не все, только я так
говорю… Знаешь, — старческая слабость: все
как ты ни гонись, а всё старые-то симпатии,
как старые ноги, сзади волокутся. Впрочем, я не спорщик. Вот моя молодая команда, так те горячо заварены, а впрочем, ладим, и отлично ладим.
Народ
говорит, что и у воробья, и у того есть амбиция, а человек,
какой бы он ни был, если только мало-мальски самостоятелен, все-таки не хочет быть поставлен ниже всех.
Всё ведь,
говорю, люди, которые смотрят на жизнь совсем не так,
как наше купечество, да даже и дворянство, а посмотри,
какого о них мнения все?
—
Как вам не грех, папа, так
говорить, — тихо промолвила Женни и совсем зарделась,
как маковый цветочек.
Бывало, что ни читаешь, все это находишь так в порядке вещей и сам понимаешь, и с другим станешь
говорить, и другой одинаково понимает, а теперь иной раз читаешь этакую там статейку или практическую заметку
какую и чувствуешь и сознаешь, что давно бы должна быть такая заметка, а как-то, бог его знает…
Точно, — я сам знаю, что в Европе существует гласность, и понимаю, что она должна существовать, даже… между нами
говоря… (смотритель оглянулся на обе стороны и добавил, понизив голос) я сам несколько раз «Колокол» читал, и не без удовольствия, скажу вам, читал; но у нас-то, на родной-то земле,
как же это, думаю?
— А! видишь, я тебе, гадкая Женька, делаю визит первая. Не
говори, что я аристократка, — ну, поцелуй меня еще, еще. Ангел ты мой!
Как я о тебе соскучилась — сил моих не было ждать, пока ты приедешь. У нас гостей полон дом, скука смертельная, просилась, просилась к тебе — не пускают. Папа приехал с поля, я села в его кабриолет покататься, да вот и прикатила к тебе.
— Так, — и рассказать тебе не умею, а как-то сразу тяжело мне стало. Месяц всего дома живу, а все,
как няня
говорит, никак в стих не войду.
—
Как это грустно, —
говорила Женни, обращаясь к Бахареву, — что мы с папой удержали Лизу и наделали вам столько хлопот и неприятностей.
— Однако
какие там странные вещи, в самом деле, творятся, папа, —
говорила Женни, снимая у себя в комнате шляпку.
— А у нас-то теперь, —
говорила бахаревская птичница, — у нас скука престрашенная… Прямо сказать, настоящая Сибирь,
как есть Сибирь. Мы словно
как в гробу живем. Окна в доме заперты, сугробов нанесло, что и не вылезешь: живем старые да кволые. Все-то наши в городе, и таково-то нам часом бывает скучно-скучно, а тут
как еще псы-то ночью завоют, так инда даже будто
как и жутко станет.
— Это верно, —
говорил Помада,
как бы еще раз обдумав высказанное положение и убедившись в его совершенной непогрешимости.
Да твое-то дело для меня объясняется вовсе не одними этими,
как ты
говоришь, грязными побуждениями.
— Отличная жизнь, — продолжал иронически доктор, — и преполезная тоже! Летом около барышень цветочки нюхает, а зиму, в ожидании этого летнего блаженства, бегает по своему чулану,
как полевой волк в клетке зверинца. Ты мне верь; я тебе ведь без всяких шуток
говорю, что ты дуреть стал: ты-таки и одуреешь.
К концу этой короткой речи все лицо Лизы выражало одно живое страдание и, взглянув в глаза этому страданию, Помада, не
говоря ни слова, выскочил и побежал в свою конуру, едва ли не так шибко,
как он бежал навстречу институткам.
На другой же день по приезде Женни он явился под руку с своей Лурлеей и отрекомендовал ее
как девицу, с которой можно
говорить и рассуждать обо всем самой просвещенной девице.
Доктор пойдет в город, и куда бы он ни шел, все ему смотрительский дом на дороге выйдет. Забежит на минутку, все,
говорит, некогда, все торопится, да и просидит битый час против работающей Женни, рассказывая ей,
как многим худо живется на белом свете и
как им могло бы житься совсем иначе, гораздо лучше, гораздо свободнее.
— Ну,
говори же, что именно это было и
как было.
Это ораторствовал тот белобрысый губернаторский адъютант: «Я,
говорит, ее еще летом видел,
как она только из института ехала.
А Игин его и спрашивает (он все это Игину рассказывал): «А
какого вы мнения о Бахаревой?» — «Так,
говорит, девочка ничего, смазливенькая, годится».
— И сейчас же рассуждает: «Но ведь это,
говорит, пройдет; это там, в институте, да дома легко прослыть умницею-то, а в свете,
как раз да два щелкнуть хорошенько по курносому носику-то, так и опустит хохол».
«
Какую,
говорю, честь?» — «Подать вам шубу».
— Я, Лизок, оставил Николаю Степановичу деньжонок. Если тебе книги
какие понадобятся, он тебе выпишет, —
говорил Бахарев, прощаясь на другой день с дочерью.
Женни старалась уверить себя, что это в ней
говорит предубеждение, что Лиза точно та же,
как и прежде, что это только в силу предубеждения ей кажется, будто даже и Помада изменился.
«
Говорят, — думала она, стараясь уснуть, —
говорят, нельзя определить момента, когда и отчего чувство зарождается, — а можно ли определить, когда и отчего оно гаснет? Приходит… уходит. Дружба придет, а потом уйдет. Всякая привязанность также: придет… уйдет… не удержишь. Одна любовь!.. та уж…» — «придет и уйдет», — отвечал утомленный мозг, решая последний вопрос вовсе не так,
как его хотело решить девичье сердце Женни.
Прихожу к тому ручью,
С милой где гулял я.
Он бежит, я слезы лью,
Счастье убежало.
Томно ручеек журчит,
Делит грусть со мною
И
как будто
говорит:
Нет ее с тобою.
— Из этого кочета прок будет; ты его, этого кочета, береги, — опираясь на вилы,
говорил жене мужик, показывая на гуляющего по парному навозу петуха. — Это настоящая птица, ласковая к курам, а того, рябенького-то, беспременно надыть его зарезать к празднику:
как есть он пустой петух совсем, все по углам один слоняется.
В подобных городках и теперь еще живут с такими средствами, с которыми в Петербурге надо бы умереть с голоду, живя даже на Малой Охте, а несколько лет назад еще
как безнуждно жилось-то с ними в какой-нибудь Обояни, Тиму или Карачеве, где за пятьсот рублей становился целый дом, дававший своему владельцу право, по испитии третьей косушечки,
говорить...
Дама сначала
как будто немного потерялась и не знала, что ей
говорить, но тотчас же бессвязно начала...
— Ты ведь не знаешь,
какая у нас тревога! — продолжала Гловацкая, стоя по-прежнему в отцовском мундире и снова принявшись за утюг и шляпу, положенные на время при встрече с Лизой. — Сегодня, всего с час назад, приехал чиновник из округа от попечителя, — ревизовать будет. И папа, и учители все в такой суматохе, а Яковлевича взяли на парадном подъезде стоять.
Говорят, скоро будет в училище. Папа там все хлопочет и болен еще… так неприятно, право!