Неточные совпадения
Между
тем подошли
дамы, и приезжие девушки стали переходить из объятий в объятия.
Днями она бегала по купеческим домам,
давая полтинные уроки толстоногим дщерям русского купечества, а по вечерам часто играла за два целковых на балах и танцевальных вечеринках у
того же купечества и вообще у губернского demi-mond’а. [полусвета (франц.).]
Юстин Помада ходил на лекции,
давал уроки и был снова
тем же детски наивным и беспечным «Корнишоном», каким его всегда знали товарищи, давшие ему эту кличку.
Самый серьезный русский мужичок, вабящий перепелов в
то время, когда ему нужно бы
дать покой своим усталым членам, всегда добродушно относится к обтрепанному франту.
Исправнику лошадиную кладь закатил и сказал, что если он завтра не поедет,
то я еду к другому телу; бабу записал умершею от апоплексического удара, а фельдшеру
дал записочку к городничему, чтобы
тот с ним позанялся; эскадронному командиру сказал: «убирайтесь, ваше благородие, к черту, я ваших мошенничеств прикрывать не намерен», и написал, что следовало; волка посоветовал исправнику казнить по полевому военному положению, а от Ольги Александровны, взволнованной каретою немца Ицки Готлибовича Абрамзона, ушел к вам чай пить.
— То-то. Матузалевне надо было сырого мясца
дать: она все еще нездорова; ее не надо кормить вареным. Дайте-ка мне туфли и шлафор, я попробую встать. Бока отлежала.
— То-то хорошо. Скажи на ушко Ольге Сергеевне, — прибавила, смеясь, игуменья, — что если Лизу будут обижать дома,
то я ее к себе в монастырь возьму. Не смейся, не смейся, а скажи. Я без шуток говорю: если увижу, что вы не хотите
дать ей жить сообразно ее натуре, честное слово
даю, что к себе увезу.
— То-то, я ведь не утерплю, спрошу эту мадам, где она своего мужа дела? Я его мальчиком знала и любила. Я не могу, видя ее, лишить себя случая
дать ей давно следующую пощечину. Так лучше, батюшка, и не зови меня.
Несмотря на
то, что Женни обещала читать все, что ей
даст Вязмитинов, ее литературный вкус скоро сказался.
Доктор, впрочем, бывал у Гловацких гораздо реже, чем Зарницын и Вязмитинов: служба не
давала ему покоя и не позволяла засиживаться в городе; к
тому же, он часто бывал в таком мрачном расположении духа, что бегал от всякого сообщества. Недобрые люди рассказывали, что он в такие полосы пил мертвую и лежал ниц на продавленном диване в своем кабинете.
А на других стеблях все высокие, черные, бархатистые султаны; ни
дать ни взять
те прежние султаны, что высоко стояли и шатались на высоких гренадерских шапках.
Неловко было старым взяточникам и обиралам в такое время открыто говорить доктору, что ты подлец да
то, что ты не с нами, и мы тебе
дадим почувствовать.
— Ты вот
дай мне, а не
то хоть припиши в аптеку какой-нибудь масти, чтобы можно мне промеж крыл себе ею мазать. Смерть как у меня промежду вот этих вот крыл-то, смерть как ломит с вечера.
Зарницын зашагал по комнате,
то улыбаясь,
то приставляя ко лбу палец. Вязмитинов, зная Зарницына,
дал ему порисоваться. Походив, Зарницын остановился перед Вязмитиновым и спросил...
— Да-с, это звездочка! Сколько она скандалов наделала, боже ты мой!
То убежит к отцу,
то к сестре; перевозит да переносит по городу свои вещи.
То расходится,
то сходится. Люди, которым Розанов сапог бы своих не
дал чистить, вон, например, как Саренке, благодаря ей хозяйничали в его домашней жизни,
давали советы, читали ему нотации. Разве это можно вынести?
— И не кажи лучше. Сказываю тебе: живу, як горох при дорози: кто йда,
то и скубне. Э! Бодай она неладна була, ся жисть проклятая, як о ней думать. От пожалел еще господь, что жену
дал добрую; а
то бы просто хоть повеситься.
Ярошиньский всех наблюдал внимательно и не
давал застыть живым
темам. Разговор о женщинах, вероятно, представлялся ему очень удобным, потому что он его поддерживал во время всего ужина и, начав полушутя, полусерьезно говорить об эротическом значении женщины, перешел к значению ее как матери и, наконец, как патриотки и гражданки.
Конечно, не всякий может похвалиться, что он имел в жизни такого друга, каким была для маркизы Рогнеда Романовна, но маркиза была еще счастливее. Ей казалось, что у нее очень много людей, которые ее нежно любят и готовы за нею на край света. Положим, что маркиза в этом случае очень сильно ошибалась, но
тем не менее она все-таки была очень счастлива, заблуждаясь таким приятным образом. Это сильно поддерживало ее духовные силы и
давало ей
то, что в Москве называется «форсом».
По гостиной с таинственным, мрачным видом проходил Арапов. Он не
дал первого, обычного приветствия хозяйке, но проходил, пожимая руки всем по ряду и не смотря на
тех, кого удостоивал своего рукопожатия. К маркизе он тоже отнесся с рядовым приветствием, но что-то ей буркнул такое, что она, эффектно улыбнувшись, сказала...
— К воскресным школам! Нет, нам надо дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам
дам за
то кафедру судебной медицины в моей академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
Алексей Сергеевич постоял в зале, на
том самом месте, на котором
давал отчет своей супруге, потом подошел к зеркалу, приподнял с подзеркального столика свечу и, внимательно осмотрев свое лицо, тщательно вытер белым платком глаза и переносицу.
— Прощайте, — ласково сказал Стрепетов. — Бог
даст еще, может быть, увидимся, не на этом свете, так на
том.
Визит этот был сделан в
тех соображениях, что нехорошо быть знакомой с дочерью и не знать семейства. За окончанием всего этого маркиза снова делалась
дамой, чтущей законы света, и спешила обставить свои зады сообразно всем требованиям этих законов. Первого же шага она не боялась, во-первых, по своей доброте и взбалмошности, а во-вторых, и потому, что считала себя достаточно высоко поставленною для
того, чтобы не подвергнуться обвинениям в искательстве.
— Слушайте, Бахарева, что я написала, — сказала она, вставши, и прочла вслух следующее: «Мы живем самостоятельною жизнью и, к великому скандалу всех маменек и папенек, набираем себе знакомых порядочных людей. Мы знаем, что их немного, но мы надеемся сформировать настоящее общество. Мы войдем в сношения с Красиным, который живет в Петербурге и о котором вы знаете: он
даст нам письма. Метя на вас только как на порядочного человека, мы предлагаем быть у нас в Богородицком, с
того угла в доме Шуркина». Хорошо?
— А-а! То-то вы Помаду не хвалите. Фотограф-жид приезжал; я ему пять целковых
дал и работки кое у кого достал, — он и сделал.
— «Если изба без запора,
то и свинья в ней бродит», как говорит пословица. Соглашаюсь, и всегда буду с этим соглашаться. Я не стану осуждать женщину за
то, что она
дает широкий простор своим животным наклонностям. Какое мне дело? Это ее право над собою. Но не стану и любить эту женщину, потому что любить животное нельзя так, как любят человека.
— Если хотите быть счастливы,
то будьте благоразумны — все зависит от вас; а теперь
дайте мне мой бурнус.
— Ну, а теперь черт с тобою,
давай хоть
тот номер.
Толстенькие, крепкие лошадки с тщательно переваленными гривками и ловко подвязанными куколкою хвостами, хорошая упряжь и хороший кожаный армяк кучера
давали чувствовать, что это собственные, хозяйские лошадки, а спокойное внимание, с которым седок глядел через пристяжную вперед и предостерегал кучера при объездах затопленных камней и водомоин, в одно и
то же время позволяли догадываться, что этот седок есть сам владелец шведок и экипажа и что ему, как пять пальцев собственной руки, знакомы подводные камни и бездонные пучины этого угла Петербургской стороны.
Лиза давно стала очень молчалива, давно заставляла себя стерпливать и сносить многое, чего бы она не стерпела прежде ни для кого и ни для чего. Своему идолу она приносила в жертву все свои страсти и, разочаровываясь в искренности жрецов, разделявших с нею одно кастовое служение, даже лгала себе, стараясь по возможности оправдывать их и в
то же время не
дать повода к первому ренегатству.
— Надеюсь, милостивые государи, что это недорого и что в раздельности каждый из нас не мог прожить на эту сумму, имея все
те удобства, какие нам
дало житье ассоциацией».
— Огер!
давай сигнал, — так же тихо произнес предводитель, не сводя глаз с
той стороны пройденного болота.
— Да. Представьте себе, у них живописцы работали. Ню, она на воротах назначила нарисовать страшный суд — картину. Ню, мой внук, разумеется, мальчик молодой… знаете, скучно, он и
дал живописцу двадцать рублей, чтобы
тот в аду нарисовал и Агнию, и всех ее главных помощниц.
Австрийский император, французский император и прусский король писали к нашему императору, что так как у них крестьяне все освобождены без земли, а наш император
дал крестьянам землю,
то они боятся, что их крестьяне, узнавши про это, бунт сделают, и просили нашего императора отобрать у наших крестьян землю назад.
— Если любит, так все отгадает, — зарешила
дама. — Женихами же вы умеете отгадывать и предупреждать наши желания, а женитесь… Говорят: «у нее молодой муж», — да что мне или другой из
того, что у меня молодой муж, когда для него все равно, счастлива я или несчастлива. Вы говорите, что вы работаете для семьи, — это вздор; вы для себя работаете, а чтобы предупредить какое-нибудь пустое желание жены, об этом вы никогда не заботитесь.