Неточные совпадения
В этой комнате
жили и учились две сиротки, которых мать Агния взяла из холодной избы голодных родителей и которых мы видели
в группе, ожидавшей на крыльце наших героинь.
— Нет, видите, — повернувшись лицом к Лизе и взяв ее за колено, начала сестра Феоктиста: — я ведь вот церковная, ну, понимаете, православная, то есть по нашему, по русскому закону крещена, ну только тятенька мой
жили в нужде большой.
Ну, а тут, так через улицу от нас, купцы
жили, — тоже недавно они
в силу пошли, из мещан, а только уж богатые были; всем торговали: солью, хлебом, железом, всяким, всяким товаром.
— Ну и выдали меня замуж,
в церкви так
в нашей венчали, по-нашему. А тут я годочек всего один с мужем-то
пожила, да и овдовела, дитя родилось, да и умерло, все, как говорила вам, — тятенька тоже померли еще прежде.
Я и стала проситься
в монастырь, да вот и
живу.
— Все Феоктиста рассказывала, как
жила у своих
в миру.
Жил он у дяди
в каморке, иногда обедал, а иногда нет, участия не видал ни от кого и был постоянным предметом насмешек за свою неуклюжесть и необычайную влюбчивость, обыкновенно весьма неудачную.
Его пленяли поля, то цветущие и колеблющиеся переливами зреющих хлебов, то блестящие девственною чистотою белого снега, и он
жил да поживал, любя эти поля и читая получавшиеся
в камергерском доме, по заведенному исстари порядку, журналы, которых тоже, по исстари заведенному порядку, никто
в целом доме никогда не читал.
Бахарев летом стал
жить в деревне.
Отец на него не имел никакого влияния, и если что
в нем отражалось от его детской семейной жизни, то это разве влияние матери, которая
жила вечными упованиями на справедливость рока.
— Я
живу в деревне, а зимой, вероятно, уедем
в губернский город.
— Так, — и рассказать тебе не умею, а как-то сразу тяжело мне стало. Месяц всего дома
живу, а все, как няня говорит, никак
в стих не войду.
— То-то хорошо. Скажи на ушко Ольге Сергеевне, — прибавила, смеясь, игуменья, — что если Лизу будут обижать дома, то я ее к себе
в монастырь возьму. Не смейся, не смейся, а скажи. Я без шуток говорю: если увижу, что вы не хотите дать ей
жить сообразно ее натуре, честное слово даю, что к себе увезу.
— Вот
живи, Лизочек, — возгласил Егор Николаевич, усевшись отдохнуть на табурете
в новом помещении Лизы, когда тут все уже было уставлено и приведено
в порядок.
И так
жила Лиза до осени, до Покрова, а на Покров у них был прощальный деревенский вечер, за которым следовал отъезд
в губернский город на целую зиму.
Пархоменко все дергал носом, колупал пальцем глаз и говорил о необходимости совершенно иных во всем порядков и разных противодействий консерваторам. Райнер много рассказывал Женни о чужих краях, а
в особенности об Англии,
в которой он долго
жил и которую очень хорошо знал.
— А у нас-то теперь, — говорила бахаревская птичница, — у нас скука престрашенная… Прямо сказать, настоящая Сибирь, как есть Сибирь. Мы словно как
в гробу
живем. Окна
в доме заперты, сугробов нанесло, что и не вылезешь:
живем старые да кволые. Все-то наши
в городе, и таково-то нам часом бывает скучно-скучно, а тут как еще псы-то ночью завоют, так инда даже будто как и жутко станет.
— Что высокий! Об нем никто не говорит, о высоком-то. А ты мне покажи пример такой на человеке развитом, из среднего класса, из того, что вот считают бьющеюся, живою-то
жилою русского общества. Покажи человека размышляющего. Одного человека такого покажи мне
в таком положении.
Когда люди входили
в дом Петра Лукича Гловацкого, они чувствовали, что здесь
живет совет и любовь, а когда эти люди знакомились с самими хозяевами, то уже они не только чувствовали витающее здесь согласие, но как бы созерцали олицетворение этого совета и любви
в старике и его жене. Теперь люди чувствовали то же самое, видя Петра Лукича с его дочерью. Женни, украшая собою тихую, предзакатную вечерню старика, умела всех приобщить к своему чистому празднеству, ввести
в свою безмятежную сферу.
До приезда Женни старик
жил, по собственному его выражению, отбившимся от стада зубром: у него было чисто, тепло и приютно, но только со смерти жены у него было везде тихо и пусто. Тишина этого домика не зналась со скукою, но и не знала оживления, которое снова внесла
в него с собою Женни.
Потребляемых вещей Масленников жертвовать не любил: у него было сильно развито стремление к монументальности, он стремился к некоторому, так сказать, даже бессмертию: хотел
жить в будущем.
Кто
жил в уездных городах
в последнее время,
в послеякушкинскую эпоху, когда разнеслись слухи о благодетельной гласности, о новосильцевском обществе пароходства и победах Гарибальди
в Италии, тот не станет отвергать, что около этого знаменательного времени и
в уездных городах, особенно
в великороссийских уездных городах, имеющих не менее одного острога и пяти церквей, произошел весьма замечательный и притом совершенно новый общественный сепаратизм.
— Да, до лета, пока наши
в городе, буду
жить одна.
— Тетя пишет, что вы не будете меня принуждать… Позвольте мне
жить зиму
в деревне.
В своей чересчур скромной обстановке Женни, одна-одинешенька, додумалась до многого.
В ней она решила, что ее отец простой, очень честный и очень добрый человек, но не герой, точно так же, как не злодей; что она для него дороже всего на свете и что потому она станет
жить только таким образом, чтобы заплатить старику самой теплой любовью за его любовь и осветить его закатывающуюся жизнь. «Все другое на втором плане», — думала Женни.
Кружок своих близких людей она тоже понимала. Зарницын ей представлялся добрым, простодушным парнем, с которым можно легко
жить в добрых отношениях, но она его находила немножко фразером, немножко лгуном, немножко человеком смешным и до крайности флюгерным. Он ей ни разу не приснился ночью, и она никогда не подумала, какое впечатление он произвел бы на нее, сидя с нею tête-а-tête [Наедине (франц.).] за ее утренним чаем.
«
Жить каждому
в своем домике», — решила Женни, не заходя далеко и не спрашивая, как бы это отучить род людской от чересчур корыстных притязаний и дать друг другу собственные домики.
Она только не знала, что нельзя всем построить собственные домики и безмятежно
жить в них, пока двужильный старик Захват Иванович сидит на большой коробье да похваливается, а свободная человечья душа ему молится: научи, мол, меня, батюшка Захват Иванович, как самому мне Захватом стать!
Поженилась эта парочка по любви, и
жили они душа
в душу.
Отлично чувствуешь себя
в эту пору
в деревне, хотя и
живешь, зная, что за ворота двора ступить некуда. Природа облагает человека зажорами и, по народному выражению, не река уже топит, а лужа.
Бахаревский кабинет,
в котором обитала Лиза после своего бегства, теперь снова не напоминал
жилого покоя.
— Да, прежде я
жила вот
в этой; тут гадко, и затвориться даже нельзя было. Я тут очень много плакала.
Жил он скромно,
в двух комнатах у вдовы-дьяконицы, неподалеку от уездного училища, и платил за свой стол, квартиру, содержание и прислугу двенадцать рублей серебром
в месяц. Таким образом
проживал он с самого поступления
в должность.
В подобных городках и теперь еще
живут с такими средствами, с которыми
в Петербурге надо бы умереть с голоду,
живя даже на Малой Охте, а несколько лет назад еще как безнуждно жилось-то с ними
в какой-нибудь Обояни, Тиму или Карачеве, где за пятьсот рублей становился целый дом, дававший своему владельцу право, по испитии третьей косушечки, говорить...
При такой дешевизне, бережливости и ограниченности своих потребностей Вязмитинов умел
жить так, что бедность из него не глядела ни
в одну прореху. Он был всегда отлично одет,
в квартире у него было чисто и уютно, всегда он мог выписать себе журнал и несколько книг, и даже под случай у него можно было позаимствоваться деньжонками, включительно от трех до двадцати пяти рублей серебром.
Зарницын, единственный сын мелкопоместной дворянской вдовы, был человек другого сорта. Он
жил в одной просторной комнате с самым странным убранством, которое всячески давало посетителю чувствовать, что квартирант вчера приехал, а завтра непременно очень далеко выедет. Даже большой стенной ковер, составлявший одну из непоследних «шикозностей» Зарницына, висел микось-накось, как будто его здесь не стоило прибивать поровнее и покрепче, потому что владелец его скоро вон выедет.
Бахаревы вскоре после Святой недели всей семьей переехали из города
в деревню, а Гловацкие
жили, по обыкновению, безвыездно
в своем домике.
Она готовилась быть матерью, но снова уехала от мужа и
проживала в Мереве.
Кандидат служил, когда его призывали к его службе, но уже не пажествовал за Лизой, как это было зимою, и опять несколько возвратился к более спокойному состоянию духа, которое
в прежние времена не оставляло его во весь летний сезон, пока Бахаревы
жили в деревне.
— Ну, это другой вопрос. Прежде всего вы глубоко убеждены
в том, что так
жить, как вы
живете, при вашей обстановке и при вашем характере,
жить невозможно?
— Ему прекрасно: он определился ординатором
в очень хорошую больницу, работает, готовит диссертацию и там
в больнице
живет.
В том каменном полуэтаже, над которым находилась квартира Нечая, было также пять
жилых комнат. Три из них занимала хозяйка дома, штабс-капитанша Давыдовская, а две нанимал корректор одной большой московской типографии, Ардалион Михайлович Арапов.
Если, бывало, кому-нибудь из соседок доводилось, проходя мимо дома Давыдовской, увидать, как она стоит с длинным чубуком
в одной руке, а другою рукою обирает сухие листья с волкомерии, то соседка только замечала: «а ведь Давыдовчихин муж-то, должно что, еще
жив», и всякая совершенно довольствовалась этим предположением.
Домик Райнера, как и все почти швейцарские домики, был построен
в два этажа и местился у самого подножия высокой горы, на небольшом зеленом уступе, выходившем плоскою косою
в один из неглубоких заливцев Фирвальдштетского озера. Нижний этаж, сложенный из серого камня, был занят службами, и тут же было помещение для скота; во втором этаже, обшитом вычурною тесовою резьбою, были
жилые комнаты, и наверху мостился еще небольшой мезонин
в два окна, обнесенный узорчатою галереею.
«Фогт
живет в недоступном Заринге», — говорит другой голос.
«Хоть бы он
жил выше того места, где вечная Юнгфрау сидит
в своем туманном покрывале, — я найду его», — отвечает молодой голос.
Изредка только по этому простору сидят убогие деревеньки,
в которых
живут люди, не знакомые почти ни с какими удобствами жизни; еще реже видны бедные церкви, куда народ вносит свое горе, свою радость.
— Я
живу один с человеком, часто усылаю его куда-нибудь, а сам сижу постоянно за работою
в этой комнате, так должен был позаботиться о некоторых ее удобствах.
В нижнем этаже
жил либеральный московский архитектор, Истукарий Михайлович Брюхачев, с молоденькою женою и недавно произошедшим от сего союза приплодом.
Все сестры Ярославцевы
жили в девстве, а маркиза вдовствовала.