Неточные совпадения
— Вовсе этого не может
быть, — возразил Бахарев. — Сестра пишет, что оне выедут тотчас
после обеда; значит, уж если считать самое позднее, так это
будет часа в четыре, в пять. Тут около пятидесяти верст; ну, пять часов проедут и
будут.
— Маленькое! Это тебе так кажется
после Москвы. Все такое же, как и
было. Ты смотри, смотри, вон судьи дом, вон бойницы за городом, где скот бьют, вон каланча. Каланча-то, видишь желтую каланчу? Это над городническим домом.
— Да что же понимать, maman? — совсем нетерпеливо спросила
после короткой паузы Лиза. — У тети Агнии я сказала свое мнение, может
быть, очень неверное и, может
быть, очень некстати, но неужто это уж такой проступок, которым нужно постоянно
пилить меня?
— Да, как же! Нет, это тебя выучили
быть такой хорошей. Люди не родятся такими, какими они
после выходят. Разве я
была когда-нибудь такая злая, гадкая, как сегодня? — У Лизы опять навернулись слезы. Она
была уж очень расстроена: кажется, все нервы ее дрожали, и она ежеминутно снова готова
была расплакаться.
— Ну, а
после ж что
было? — спокойно спросила игуменья.
Егор Николаевич
был тверд тою своеобычною решимостью, до которой он доходил
после долгих уклонений и с которой уж зато его свернуть
было невозможно, если его раз перепилили. Теперь он
ел за четверых и не обращал ни на кого ни малейшего внимания.
— Ну, об этом
будем рассуждать
после, а теперь я за вами послала, чтобы вы как-нибудь достали мне хоть рюмку теплого вина, горячего чаю, хоть чего-нибудь, чего-нибудь. Я иззябла, совсем иззябла, я больна, я замерзала в поле… и даже обморозилась… Я вам хотела написать об этом, да… да не могла… руки вот насилу оттерли снегом… да и ни бумаги, ничего нет… а люди всё переврут…
Теперь Главная улица
была знаменита только тем, что по ней при малейшем дожде становилось море и
после целый месяц не
было ни прохода, ни проезда.
Он не похож
был на наше описание раннею весною, когда вся пойма покрывалась мутными водами разлива; он иначе смотрел
после Петрова дня, когда по пойме лежали густые ряды буйного сена; иначе еще позже, когда по убранному лугу раздавались то тихое ржание сосуночка, то неистово-страстный храп спутанного жеребца и детский крик малолетнего табунщика.
Вы знаете, что она сказала: «
было все», и захохотала тем хохотом,
после которого людей в матрацы сажают, чтоб головы себе не расшибли.
— Позвольте, Лизавета Егоровна… —
после короткой паузы начал
было доктор; но Лиза его прервала.
Петру Лукичу
после покойного сна
было гораздо лучше. Он сидел в постели, обложенный подушками, и
пил потихоньку воду с малиновым сиропом. Женни сидела возле его кровати; на столике горела свеча под зеленым абажуром.
Доктор
был очень тронут этим теплым вниманием и, прощаясь
после ужина, крепко пожал хозяевам руку.
В то время иностранцам
было много хода в России, и Ульрих Райнер не остался долго без места и без дела. Тотчас же
после приезда в Москву он поступил гувернером в один пансион, а оттуда через два года уехал в Калужскую губернию наставником к детям богатого князя Тотемского.
Ульрих Райнер
был теперь гораздо старше, чем при рождении первого ребенка, и не сумасшествовал. Ребенка при св. крещении назвали Васильем. Отец звал его Вильгельм-Роберт. Мать, лаская дитя у своей груди, звала его Васей, а прислуга Вильгельмом Ивановичем, так как Ульрих Райнер в России именовался, для простоты речи, Иваном Ивановичем. Вскоре
после похорон первого сына, в декабре 1825 года, Ульрих Райнер решительно объявил, что он ни за что не останется в России и совсем переселится в Швейцарию.
Это
было вскоре
после сорок осьмого года, по случаю приезда к Райнеру одного русского, с которым бедная женщина ожила, припоминая то белокаменную Москву, то калужские леса, живописные чащобы и волнообразные нивы с ленивой Окой.
Молодому Райнеру
после смерти матери часто тяжел
был вид опустевшего дома, и он нередко уходил из него на целые дни. С книгою в руках ложился он на живописный обрыв какой-нибудь скалы и читал, читал или думал, пока усталость сжимала его глаза.
— Тебе надо ехать в университет, Вильгельм, — сказал старый Райнер
после этого грустного, поэтического лета снов и мечтаний сына. — В Женеве теперь пиэтисты, в Лозанне и Фрейбурге иезуиты. Надо
быть подальше от этих католических пауков. Я тебя посылаю в Германию. Сначала поучись в Берлине, а потом можешь перейти в Гейдельберг и Бонн.
Просьба старика
была выполнена самым удовлетворительным образом. Через месяц
после приезда в Лондон молодой Райнер
был подручным клерком у Джемса Смита и имел вход в несколько семейных домов самых разных слоев.
— Знаменитость! (франц.).] другие же просто говорили, что маркиза любила Оничку более всех потому, что он
был ее первенец, и этому можно верить, потому что родительская нежность маркизы к Оничке нимало не пострадала даже
после того, когда московский пророк Иван Яковлевич назвал его «ослицей вааловой».
А в эту ночь
была еще сходка,
после которой, перед утром дня, назначенного для допроса Розанова,
было арестовано несколько студентов.
Вскоре
после описанных последних событий Розанов с Райнером спешно проходили по одному разметенному и усыпанному песком московскому бульвару. Стоял ясный осенний день, и бульвар
был усеян народом. На Спасской башне пробило два часа.
— Дети! — произнес генерал и
после некоторой паузы начал опять: — А вы вот что, господин доктор! Вы их там более или менее знаете и всех их поопытнее, так вы должны вести себя честно, а не хромать на оба колена. Говорите им прямо в глаза правду, пользуйтесь вашим положением… На вашей совести
будет, если вы им не воспользуетесь.
— Не сказали; я спрашивала — не сказали. Ревизию, говорят, имеем предписание произвести. Ну, да уж зато, скажу тебе, Арапка, и смеху ж
было! Только спустились двое хожалых в погреб, смотрим, летят оба. «Ай! ай! там Черт, говорят, сидит». Смотрю, у одного все штаны так и располосованы. Впотьмах-то, дурак, на твоего барсука налез. Много хохотали
после.
Полинька сама не знала, любила ли она своего мужа, но ей
было его жаль, когда вскоре
после свадьбы она стала слышать о нем самые дурные отзывы.
Розанов третьи сутки почти безвыходно сидел у Калистратовой.
Был вечер чрезмерно тихий и теплый, над Сокольницким лесом стояла полная луна. Ребенок лежал в забытье, Полиньку тоже доктор уговорил прилечь, и она,
после многих бессонных ночей, крепко спала на диване. Розанов сидел у окна и, облокотясь на руку, совершенно забылся.
— Лизавета Егоровна, — начал
после паузы Розанов, — я
был бы очень рад, если бы вы мне позволили получить от вас прямой и откровенный ответ.
— Ну, как это сказать:
было же время, что он учился и отлично учился, а это он уж
после опустился и ошалел.
После разрыва с Лизою Розанову некуда стало ходить, кроме Полиньки Калистратовой; а лето хотя уже и пришло к концу, но дни стояли прекрасные, теплые, и дачники еще не собирались в пыльный город. Даже Помада стал избегать Розанова. На другой день
после описанного в предшедшей главе объяснения он рано прибежал к Розанову, взволнованным, обиженным тоном выговаривал ему за желание поссорить его с Лизою. Никакого средства не
было урезонить его и доказать, что такого желания вовсе не существовало.
Это обстоятельство очень неприятно напомнило Розанову о том страшном житье, которое, того и гляди, снова начнется с возвращением жены и углекислых фей. А Розанову,
было, так хорошо стало, жизнь будто еще раз начиналась
после всех досадных тревог и опостылевших сухих споров.
В жениной спальне он увидал комод с выдвинутыми пустыми ящиками; образа из образника
были вынуты; детский занавес снят; мелкие вещицы с комода куда-то убраны — вообще все как
после отъезда.
Отчего ж ему
было и не помедлить?.. В первое же утро
после его приезда Полинька так хорошо пустое вы сердечным ты ему, обмолвясь, заменила.
Москва стояла Москвою. Быстрые повышения в чины и не менее быстрые разжалования по-прежнему
были свойственны углекислому кружочку. Розанов не мог понять, откуда вдруг взялась к нему крайняя ласка де Бараль. Маркиза прислала за ним тотчас
после его приезда, радостно сжала его руку, заперлась с ним в кабинет и спросила...
— Нет, я не обижаюсь, а только я
после этого не хочу с ним
быть в компании, если он дерется, — отвечал душенька штатский. — Согласитесь, это не всякому же может
быть приятно, — добавил он и решительно отправился к выходу.
Егор Николаевич Бахарев, скончавшись на третий день
после отъезда Лизы из Москвы, хотя и не сделал никакого основательного распоряжения в пользу Лизы, но, оставив все состояние во власть жены, он, однако, успел сунуть Абрамовне восемьсот рублей, с которыми старуха должна
была ехать разыскивать бунтующуюся беглянку, а жену в самые последние минуты неожиданно прерванной жизни клятвенно обязал давать Лизе до ее выдела в год по тысяче рублей, где бы она ни жила и даже как бы ни вела себя.
Белая, подслеповатая ночь стояла над Петербургом, когда карета наших знакомых остановилась у квартиры Мечниковой. По случаю праздничного дня кухарка
была отпущена, загулялась и не возвращалась, а между тем Мечниковою тотчас по возвращении домой овладел весьма естественный
после долгой прогулки аппетит и необыкновенная веселость.
«Вот она, на какого черта
было наскочил», — подумал, заворачивая лыжи, Белоярцев и, возвратясь домой не в духе, объявил, что с этою девочкою много очень хлопот можно нажить: что взять ее из дому, конечно, можно, но что
после могут выйти истории, весьма невыгодные для общего дела.
В этот день Помада обедал у Вязмитиновых и тотчас же
после стола поехал к Розанову, обещаясь к вечеру вернуться, но не вернулся. Вечером к Вязмитиновым заехал Розанов и крайне удивился, когда ему сказали о внезапном приезде Помады: Помада у него не
был. У Вязмитиновых его ждали до полуночи и не дождались. Лиза поехала на розановских лошадях к себе и прислала оттуда сказать, что Помады и там нет.
После этого разговора, при котором Райнер казался несколько взволнованным, его против обыкновения не
было видно около недели, и он очень плохо мог рассказать, где он все это время исчезал и чем занимался.
— Конечно, — начал он
после короткой паузы, — в нашем положении здесь мы должны молчать и терпеть, но эта почтенная партия может
быть уверена, что ее серьезные занятия не останутся тайною для истории.
— Мне давно надоело жить, — начал он
после долгой паузы. — Я пустой человек… ничего не умел, не понимал, не нашел у людей ничего. Да я… моя мать
была полька… А вы… Я недавно слышал, что вы в инсуррекции… Не верил… Думал, зачем вам в восстание? Да… Ну, а вот и правда… вот вы смеялись над национальностями, а пришли умирать за них.
Николай Степанович хотел расспросить об этом жену
после своего возвращения от начальника, но Евгения Петровна, которая уже
была в постели, заслышав в зале его туфли, крепко закуталась в одеяло и на все шутливые попытки мужа развеселить ее и заставить разговориться нервно проронила только...
Белоярцев шел на погребение Лизы тоже с стеариновою свечою, но все время не зажигал ее и продержал в рукаве шубы. Тонкое, лисье чутье давало ему чувствовать, что погода скоро может перемениться и нужно поубрать парусов, чтобы
было на чем
после пролавировать.