Неточные совпадения
На барина своего, отставного полковника Егора Николаевича Бахарева,
он смотрел глазами солдат прошлого времени, неизвестно за что считал
его своим благодетелем и отцом-командиром, разумея, что повиноваться
ему не только за страх, но и за совесть сам
бог повелевает.
— Мать-игуменья беспокоятся за вас, — шепнула она девушкам. —
Они велели мне проводить вас домой; вы устали, вас
Бог простит; вам отдохнуть нужно.
Управитель ненавидел Помаду
бог весть за что, и дворня
его тоже не любила.
Но как бы там ни было, а только Помаду в меревском дворе так, ни за что ни про что, а никто не любил. До такой степени не любили
его, что, когда
он, протащившись мокрый по двору, простонал у двери: «отворите,
бога ради, скорее», столяр Алексей, слышавший этот стон с первого раза, заставил
его простонать еще десять раз, прежде чем протянул с примостка руку и отсунул клямку.
Право, я вот теперь смотритель, и, слава
богу, двадцать пятый год, и пенсийка уж недалеко: всяких людей видал, и всяких терпел, и со всеми сживался, ни одного учителя во всю службу не представил ни к перемещению, ни к отставке, а воображаю себе, будь у меня в числе наставников твой брат, непременно должен бы искать случая от
него освободиться.
—
Они тоже обе не спали. Садитесь-ка, вот пейте пока чай,
Бог даст все обойдется. Только другой раз не пугай так мать.
— Ну,
бог знает что, Лиза! Ты не выдумывай себе, пожалуйста, горя больше, чем
оно есть.
«Отколошмать, просит, ты
его, моего лиходея; вымажь ей, разлушнице, дегтем ворота — я тебя, ей-богу, любить стану».
Деревья, как расслабленные, тяжело дремали, опустив свои размягченные жаром листья, и колосистая рожь стояла неподвижным зелено-бурым морем, изнемогая под невыносимым дыханием летнего
бога, наблюдающего своим жарким глазом за спешною химическою работою в
его необъятной лаборатории.
«Что это за человек?» — думал, засыпая на зорьке, доктор, и
ему снилось
бог знает что.
— Ну, о то ж само и тут. А ты думаешь, что як воны що скажут, так вже и
бог зна що поробыться! Черт ма! Ничего не буде з московьскими панычами. Як ту письню спивают у
них: «Ножки тонки, бочка звонки, хвостик закорючкой». Хиба ты
их за людей зважаешь? Хиба от цэ люди? Цэ крученые панычи, та и годи.
Она пользовалась первыми проявлениями умственных способностей ребенка, — старалась выучить
его молиться по-русски
богу, спешила выучить
его читать и писать по-русски и никогда не говорила с
ним ни на каком другом языке.
Благодарила
его за почтение к ней, говорила об обязанностях человека к
Богу, к обществу, к семье и к женщине.
«Телль, не искушай
Бога безумством, — говорит
ему рыбак.
— Так. Вот мы, например, первые такей революции не потршебуем: не в нашем характйре. У нас зймя купиона, альбо тож унаследована. Кажден повинен удовольниться тим, цо
ему пан
бог дал, и благодарить
его.
Здесь все тоже слушают другую старушенцию, а старушенция рассказывает: «Мать хоть и приспит дитя, а все-таки душеньку
его не приспит, и душа
его жива будет и к
Богу отъидет, а свинья, если ребенка съест, то она
его совсем с душою пожирает, потому она и на небо не смотрит; очи горе не может возвести», — поясняла рассказчица, поднимая кверху ладони и глядя на потолок.
А все-таки худо было бедному страннику, и
бог весть, что бы
он предпринял, если бы случай не столкнул
его с Араповым.
— Ну, и хвалите
Бога, благодарите
его.
— Да
бог с
ними. Я уж стар, — пора и костям на место.
— Слава
богу. Ну, а семейство ваше? Гловацкие вам кланяются, Вязмитинов, Зарницын.
Он женился.
— Друг о друге, а
бог обо всех, — произнес Алексей Сергеевич и, не заметив брошенного на
него женою холодного взгляда, продолжал спокойно кушать.
— Да, помилуй
бог! Надо все сделать тихо, смирно. Одно слово глупое, один жест, и сейчас придерутся. Вы, мой милый, идите возле
него, пожалуйста; пожалуйста, будьте с
ним, — упрашивала маркиза, как будто сыну ее угрожала опасность, при которой нужна была скорая медицинская помощь.
—
Бога ради! — умоляла
его Варвара Ивановна.
Сергей Сергеевич Богатырев Христом
Богом умолял сестру и Егора Николаевича не возвращаться домой, а прожить лето у
него в подмосковной и потом на зиму остаться опять в Москве.
Но вскоре ей самой стало очень не нравиться поведение мужа:
он все водился с какими-то странными героями; в доме у
них никто почти не показывался, а сам муж нисколько не заботился восполнить одиночество Полиньки и летал
бог знает где, исчезая на целые недели.
— Да
Бог святой с
ними; я
их не черню и не белю. Что мне до
них.
Им одна дорога, а мне другая.
— Что, вы какого мнения о сих разговорах? — спрашивал Розанов Белоярцева; но всегда уклончивый Белоярцев отвечал, что
он художник и вне сферы чистого художества
его ничто не занимает, — так с тем и отошел. Помада говорил, что «все это просто скотство»; косолапый маркиз делал ядовито-лукавые мины и изображал из себя крайнее внимание, а Полинька Калистратова сказала, что «это,
бог знает, что-то такое совсем неподобное».
—
Бог с
ними, деньги: спокойны будете, так заработаете; а тосковать глупо и не о чем.
— Мне здесь холодно, я теперь одна, на всю жизнь одна, но
бог с
ними со всеми.
Бог знает, что еще мы сделаем; во всяком случае заставить наших почтенных членов рассуждать об этом, отрывать
их для того только, чтобы
они, проникнувшись пророческим духом, изрекли каждый, по мере сил своих, прорицания по поводу наших домашних; дрязг; — желать этого, по-моему, очень безрассудно.
— Слава
богу,
ему лучше, — сказал Лизе Розанов. — Наблюдайте только, Лизавета Егоровна, чтобы
он не говорил и чтобы
его ничем не беспокоили. Лучше всего, — добавил
он, — чтобы к
нему не пускали посетителей.
— Нет, нет, monsieur Белоярцев, — решительно отозвалась Мечникова, позволившая себе слегка зевнуть во время
его пышной речи, — моя сестра еще слишком молода, и еще,
бог ее знает, что теперь из нее вышло. Надо прежде посмотреть, что она за человек, — заключила Мечникова и, наскучив этим разговором, решительно встала с своего места.
— И всё во имя теории! Нет,
бог с
ними, с
их умными теориями, и с
их сочувствием. Мы ни в чем от
них не нуждаемся и будем очень рады как можно скорее освободиться от
их внимания. Наше дело, — продолжал Петровский, не сводя глаз с Райнера, — добыть нашим бедным хлопкам землю, разделить ее по-братски, — и пусть тогда будет народная воля.
— Лизавета Егоровна такая честная и непорочная в своем поведении девушка, каких дай нам
бог побольше, — начал
он, давая вес каждому своему слову, но с прежнею сдержанностью. — Она не уронила себя ни в каком кружке, ни в коммерческом, ни в аристократическом.
— Нет, уж
бог с
ними. Барыням самим это прискучило.
— Да.
Он молод, свободен, делает что хочет, слава
богу не женат на дуре и никого особенно не любит.