— Я не позволю, — кричал Жозеф, —
сестра женщина, она не понимает, но я понимаю, какая разница между семьюстами рублей в год, за которые отдаете вы, или девятьюстами, как я отдал.
Неточные совпадения
— Нет, а ты не шути! — настойчиво сказал Горданов и, наклонясь к уху собеседника, прошептал: — я знаю, кто о тебе думает, и не самовольно обещаю тебе любовь такой
женщины, пред которою у всякого зарябит в глазах. Это вот какая
женщина, пред которою и
сестра твоя, и твоя генеральша — померкнут как светляки при свете солнца, и которая… сумеет полюбить так… как сорок тысяч жен любить не могут! — заключил он, быстро кинув руку Висленева.
«
Сестра не спит еще, — подумал Висленев. — Бедняжка!.. Славная она, кажется, девушка… только никакого в ней направления нет… а вправду, черт возьми, и нужно ли
женщинам направление? Правила, я думаю, нужнее. Это так и было: прежде ценили в
женщинах хорошие правила, а нынче направление… мне, по правде сказать, в этом случае старина гораздо больше нравится. Правила, это нечто твердое, верное, само себя берегущее и само за себя ответствуюшее, а направление… это: день мой — век мой.
— Я ужасно люблю со вкусом сделанные дамские наряды! — заговорил он с
сестрой. — В этом, как ты хочешь, сказывается вся
женщина; и в этом, должно правду сказать, наш век сделал большие шаги вперед. Еще я помню, когда каждая наша барышня и барыня в своих манерах и в туалете старались как можно более походить на une dame de comptoir, [продавщицу (франц.).] а теперь наши
женщины поражают вкусом; это значит вкус получает гражданство в России.
От природы он был гораздо глупее своей
сестры и сознавал это без всякой зависти и желчи: напротив, он любил Глафиру, гордился ею и порой даже находил удовольствие ею хвастаться. Он был убежден и готов был других убеждать, что его
сестра — весьма редкая и замечательная
женщина, что у нее ума палата и столько смелости, силы, сообразительности и энергии, что она могла бы и должна бы блистать своими талантами, если бы не недостаток выдержанности, который свел ее на битую тропинку.
Брат и
сестра, несмотря на долговременную их разлуку друг с другом, ничего не находили особенно живого сообщить один другому: чиновник говорил в насмешливом тоне о Петербурге, о России, о русском направлении, о немцах, о политике, о банках, о
женщинах, о женском труде, то сочувственно, то иронически, но с постоянным соблюдением особого известного ему секрета — как все это переделать по-новому.
Неточные совпадения
— Это ужасно! — сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув. — Я бы одно сделал, Алексей Александрович. Умоляю тебя, сделай это! — сказал он. — Дело еще не начато, как я понял. Прежде чем ты начнешь дело, повидайся с моею женой, поговори с ней. Она любит Анну как
сестру, любит тебя, и она удивительная
женщина. Ради Бога поговори с ней! Сделай мне эту дружбу, я умоляю тебя!
― Как я рад, ― сказал он, ― что ты узнаешь ее. Ты знаешь, Долли давно этого желала. И Львов был же у нее и бывает. Хоть она мне и
сестра, ― продолжал Степан Аркадьич, ― я смело могу сказать, что это замечательная
женщина. Вот ты увидишь. Положение ее очень тяжело, в особенности теперь.
Как умная, деликатная
женщина могла так унижать
сестру!
Не одни
сестры, приятельницы и родные следили за всеми подробностями священнодействия; посторонние
женщины, зрительницы, с волнением, захватывающим дыхание, следили, боясь упустить каждое движение, выражение лица жениха и невесты и с досадой не отвечали и часто не слыхали речей равнодушных мужчин, делавших шутливые или посторонние замечания.
— Э-эх! Посидите, останьтесь, — упрашивал Свидригайлов, — да велите себе принести хоть чаю. Ну посидите, ну, я не буду болтать вздору, о себе то есть. Я вам что-нибудь расскажу. Ну, хотите, я вам расскажу, как меня
женщина, говоря вашим слогом, «спасала»? Это будет даже ответом на ваш первый вопрос, потому что особа эта — ваша
сестра. Можно рассказывать? Да и время убьем.