Форов, жена его, Подозеров и Синтянина, — все четверо теперь сидели рядом на скамейке и, за исключением майора, который снова читал, все, не сводя глаз, смотрели на встречу брата с сестрой. Катерина Астафьевна
держала в своей руке стынущую руку генеральши и постоянно ее пожимала, Синтянина это чувствовала и раза два отвечала легким благодарным пожатием.
Неточные совпадения
Висленев никогда никому не говорил настоящей причины, почему он женился на Алине Фигуриной, и был твердо уверен, что секретную историю о его рукописном аманате знает только он да его жена, которой он никому не хотел выдать с ее гнусною историей, а нес все на себе, уверяя всех и каждого, что он женился из принципа, чтоб освободить Алину от родительской власти, но теперь,
в эту минуту озлобления, Горданову показалось, что Иосаф Платонович готов сделать его поверенным
своей тайны, и потому Павел Николаевич, желавший
держать себя от всего этого
в стороне, быстро зажал себе обеими
руками уши и сказал...
Форова подошла и стала молча за плечом хозяйки. Подозеров сидел на земляной насыпи погреба и,
держа в левой
руке своей худую и бледную ручку глухонемой Веры, правою быстро говорил с ней глухонемою азбукой. Он спрашивал Веру, как она живет и что делала
в то время, как они не видались.
Павел Николаевич не успел опомниться, как Форов отмахнул пред ним настежь дверь и,
держа в другой
руке свою палку, которая «чужих бьет», сказал...
И Подозеров начал тихо вытирать платком
свои бледные
руки,
в которых за минуту
держал гордановское письмо.
И с этим он, отмахнув полу
своей голубой кашемировой рясы на коричневом подбое и
держа в руках венок пред
своими глазами, подал его воспетой им невесте.
При этих словах она быстро отняла
свою руку от его головы и начала зажигать спичку,
держа ее
в таком отдалении между собою и Висленевым, что последний должен был посторониться и сел поодаль, ближе к камину.
Филетер Иванович был точно тот же, каким мы его всегда привыкли видеть,
в своем вечном черном, полузастегнутом сюртуке,
в военной фуражке с кокардой и с толстою папиросой
в руке, но он
держал больную левую
руку за бортом сюртука и немножко волок правою ногой.
«Это не самая плохая из историй борьбы королей с дворянством. Король и дворянство, — повторил он, ища какой-то аналогии. — Завоевал трон, истребив лучших дворян. Тридцать лет царствовал.
Держал в своих руках судьбу Пушкина».
Когда Татьяна Павловна перед тем вскрикнула: «Оставь образ!» — то выхватила икону из его рук и
держала в своей руке Вдруг он, с последним словом своим, стремительно вскочил, мгновенно выхватил образ из рук Татьяны и, свирепо размахнувшись, из всех сил ударил его об угол изразцовой печки. Образ раскололся ровно на два куска… Он вдруг обернулся к нам, и его бледное лицо вдруг все покраснело, почти побагровело, и каждая черточка в лице его задрожала и заходила:
Лир представляется нам также жертвой уродливого развития; поступок его, полный гордого сознания, что он сам, сам по себе велик, а не по власти, которую
держит в своих руках, поступок этот тоже служит к наказанию его надменного деспотизма.
Неточные совпадения
Не позволяя себе даже думать о том, что будет, чем это кончится, судя по расспросам о том, сколько это обыкновенно продолжается, Левин
в воображении
своем приготовился терпеть и
держать свое сердце
в руках часов пять, и ему это казалось возможно.
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman ваша спала
в своем уголке. Чудное утро было. Я иду и думаю: кто это четверней
в карете? Славная четверка с бубенчиками, и на мгновенье вы мелькнули, и вижу я
в окно — вы сидите вот так и обеими
руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. — Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
Она зашла
в глубь маленькой гостиной и опустилась на кресло. Воздушная юбка платья поднялась облаком вокруг ее тонкого стана; одна обнаженная, худая, нежная девичья
рука, бессильно опущенная, утонула
в складках розового тюника;
в другой она
держала веер и быстрыми, короткими движениями обмахивала
свое разгоряченное лицо. Но, вопреки этому виду бабочки, только что уцепившейся за травку и готовой, вот-вот вспорхнув, развернуть радужные крылья, страшное отчаяние щемило ей сердце.
«Ах, что я делаю!» сказала она себе, почувствовав вдруг боль
в обеих сторонах головы. Когда она опомнилась, она увидала, что
держит обеими
руками свои волосы около висков и сжимает их. Она вскочила и стала ходить.
Эй, Порфирий! — закричал он, подошедши к окну, на
своего человека, который
держал в одной
руке ножик, а
в другой корку хлеба с куском балыка, который посчастливилось ему мимоходом отрезать, вынимая что-то из брички.