В избе на рюминском хуторе тоже видно было, что народ гуляет; даже Алены
не было дома, и только одна Петровна стояла на коленях перед иконой и, тепля грошовую свечечку из желтого воска, клала земные поклоны, плакала и, задыхаясь, читала: «Буди благословен день и час, в онь же господь наш Иисус Христос страдание претерпел».
Неточные совпадения
К работе мужичьей она
была привычна, потому что у нас мелкие панки в рабочую пору всех на поле выгоняли, даже ни одной души в
доме не останется.
Прошло этак дней восемь, мужички тащили к Прокудину коноплю со всех сторон, а денег у него стало совсем намале. Запрег он лошадь и поехал в Ретяжи к куму мельнику позаняться деньгами, да
не застал его
дома. Думал Прокудин, как бы ему половчее обойтись с Костиком? А Костик как вырос перед ним: ведет барских лошадей с водопою, от того самого родника, у которого Настя свои жалостные песни любила
петь. Завидел Прокудин Костика и остановил лошадь.
Впрочем, ее никто
не обегал, потому что она
была и работница хорошая и из хорошего
дома.
А в избе все шла попойка, и никто в целом
доме в эти минуты
не подумал о Насте; даже свахи только покрикивали в сарайчике, где лежал отбитый колос: «
Не трожь,
не дури, у тебя жена
есть!» — «Ай, ну погоди!
— Да так, меня вчера
дома не было, ездил в город; а она прибегла к хозяйке вся дроглая, перепросилась переночевать, да так и осталась. Нонеча она молчит, а мы
не гоним. Такая-то слабая, — в чем жизнь держится, куда ее прогнать. А под вечер я подумал: бог, мол, знает, как бы греха какого
не было, да вот и прибежал к вам...
Вернулись все домой, а Насти
не было. Два дня и три ночи она пропадала. Ездили за ней и к кузнецу и к Петровне, но никто ее нигде
не видал. На третий день чередников мальчишка, пригнавши вечером овец, сказал: «А Настька-то прокудинская в ярушках над громовым ключом сидит». Поехали к громовому ключу и взяли Настю.
Дома она ни на одно слово
не отвечала. Села на лавку и опять охать.
В
доме был простор, и Сила Иванович мог бы дать Насте совсем отдельное помещение, но он
не поместил ее внизу, с больными, а взял к себе наверх.
Пелагея Дмитревна
была слуга, достойная своего хозяина. Это
было кротчайшее и незлобивейшее существо в мире; она стряпала, убиралась по
дому, берегла хозяйские крошки и всем, кому чем могла, служила. Ее все больные очень любили, и она всех любила ровной любовью. Только к Насте она с первого же дня стала обнаруживать исключительную нежность, которая
не более как через неделю после Настиного приезда обратилась у старухи в глубокую сердечную привязанность.
Тихо, мирно жилось в этом
доме, никогда здесь
не было ни ссоры, ни споров, ни перебранки.
Сад Мацневского училища
был садом тогда, когда в теперешних развалинах мацневского
дома не жили филины и
не распоряжалось начальство о-ского духовного училища; а с переходом в руки духовного ведомства тут все разрушалось, ветшало и носило на себе следы небрежности и страшного неряшества.
Настю очень огорчила эта сцена. Это
был первый ее шаг из
дома Крылушкина, где она мирно и спокойно прожила около семи месяцев. Всю дорогу она
была встревожена тем, что
не привезет умирающей матери любимого ее сына, Петрушу.
Как сказали, так и сделали. Настя провела в сумасшедшем
доме две недели, пока Крылушкин окольными дорогами добился до того, что губернатор, во внимание к ходатайству архиерея, велел отправить больную к ее родным. О возвращении ее к Крылушкину
не было и речи;
дом его
был в расстройстве; на кухне сидел десятский, обязанный следить за Крылушкиным, а в шкафе следственного пристава красовалось дело о шарлатанском лечении больных купцом Крылушкиным.
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так что
не было дома, который не считал бы одного или двух злоумышленников.
Определенного ничего не было, но Степана Аркадьича никогда почти
не было дома, денег тоже никогда почти не было, и подозрения неверностей постоянно мучали Долли, и она уже отгоняла их от себя, боясь испытанного страдания ревности.
«И с чего взял я, — думал он, сходя под ворота, — с чего взял я, что ее непременно в эту минуту
не будет дома? Почему, почему, почему я так наверно это решил?» Он был раздавлен, даже как-то унижен. Ему хотелось смеяться над собою со злости… Тупая, зверская злоба закипела в нем.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш
дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в
доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь…
Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Квартальный. Прохоров в частном
доме, да только к делу
не может
быть употреблен.
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а
не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого
дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол
не сыщет.
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в
дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, —
не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»