За что и с какою
целью отец Троицкий разбивал св. иконы — в краткой хронике «Новгородских епархиальных ведомостей» не объяснено, но очевидно, что отец Троицкий не принадлежал ни к штунде, ни к иконоборству и ни к какой иной предосудительной ереси, а содержал чистое православие.
Эта представительная стариковская фигура, эта седая большая голова, это открытое энергичное лицо, эти строгие и ласковые глаза — все в нем было для нее дорого, и она сто раз принималась
целовать отца.
Петр Елисеич на руках унес истерически рыдавшую девочку к себе в кабинет и здесь долго отваживался с ней. У Нюрочки сделался нервный припадок. Она и плакала, и
целовала отца, и, обнимая его шею, все повторяла:
Иван Михайлович. А вот брат твой выдумал, что
целовать отца не надо, надо сказать: здравствуй, отец! здравствуй, мать!
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Говори, Митрофанушка. Как — де, сударь, мне не
целовать твоей ручки? Ты мой второй
отец.
Митрофан. Как не
целовать, дядюшка, твоей ручки. Ты мой
отец… (К матери.) Который бишь?
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был
целый мир для Левина. Это был мир, в котором жили и умерли его
отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
— Экой молодец стал! И то не Сережа, а
целый Сергей Алексеич! — улыбаясь сказал Степан Аркадьич, глядя на бойко и развязно вошедшего красивого, широкого мальчика в синей курточке и длинных панталонах. Мальчик имел вид здоровый и веселый. Он поклонился дяде, как чужому, но, узнав его, покраснел и, точно обиженный и рассерженный чем-то, поспешно отвернулся от него. Мальчик подошел к
отцу и подал ему записку о баллах, полученных в школе.
Однако, странное дело, несмотря на то, что она так готовилась не подчиниться взгляду
отца, не дать ему доступа в свою святыню, она почувствовала, что тот божественный образ госпожи Шталь, который она месяц
целый носила в душе, безвозвратно исчез, как фигура, составившаяся из брошенного платья, исчезает, когда поймёшь, как лежит это платье.