Неточные совпадения
— Я стара, но я сказала тебе, мой старый муж томится
в каменоломнях, я ем хлеб, который зарабатываю себе моими
руками, и мои сыновья и сыновья моих дочерей тоже трудятся — из них есть ткачи и канатчики, и кожевенники, и все они едва питались своими трудами, а
христиане теперь завели у себя мастерские
в особых огражденных местах, где они молятся, а другие их за это кормят, и они на даровом хлебе берут работу дешевле нашего…
Эти ковры делались
руками христиан, живших
в общине на общественные приношения, и потому обходились патриарху гораздо дешевле, чем мог иметь их от вольных мастеров правитель. Поэтому им было трудно равняться
в приношениях и
в жертвах.
Чтобы дать удовлетворение взбунтовавшейся черни и сделать затруднительным положение патриарха, правитель тотчас же позвал одного из своих приближенных, велел ему взять
в руки букет цветов и идти к христианскому патриарху с поручением рассказать ему все, что случилось, и вопросить его: действительно ли есть
в учении
христиан такое уверение, что по вере их гора может сдвинуться и идти
в воду?
Из этого правитель выводил всю народную ненависть к
христианам, которую он хотя и осуждал
в лице бунтовщиков, но не находил у себя средств теперь твердою
рукой подавить этот бунт, прежде чем к нему придет подкрепление.
Окончив эту обидную речь, правитель велел подать
в руки епископа очиненную для писания трость и приказал ему написать ею имена всех известных ему
христиан, живущих
в Александрии, причем пригрозил, что если хотя одно имя будет утаено, то он поступит с епископом так, как будто он был уже узник
в каменоломнях.
Епископ оробел, принял дрожащей
рукой трость и
в испуге начертал имена всех, кого имел основание почитать
христианами, но, несмотря на то, что он старался не позабыть ни одного надежного человека, правитель ему не поверил и заставил его поклясться, что он никого не укрыл. Опасаясь ответственности, епископ еще вспоминал и еще много дописывал, но боялся поклясться, не надеясь на свою старую память, и стал плакать. Имени Зенона не было
в епископском списке.
Стража выпустила Зенона с одним из биченосцев, но еще до истечения часа художник вернулся один, имея
в руках папирус, на котором для
христиан написан был пропуск к горе без всякого караула.
Неточные совпадения
— Ну, сват, вспомнил время! Тогда от Кременчуга до самых Ромен не насчитывали и двух винниц. А теперь… Слышал ли ты, что повыдумали проклятые немцы? Скоро, говорят, будут курить не дровами, как все честные
христиане, а каким-то чертовским паром. — Говоря эти слова, винокур
в размышлении глядел на стол и на расставленные на нем
руки свои. — Как это паром — ей-богу, не знаю!
— Грешно, Федор Алексеич! Когда сидишь ты на коне, с саблей
в руке, сердце, глядя на тебя, радуется. И доблесть свою показал ты сегодня, любо смотреть было. Брось же свой бабий обычай, остриги волосы, как бог велит, сходи на покаяние
в Киев или
в Соловки, да и вернись на Москву
христианином!
— О, всех! всех, мои Иоганус! — отвечала опять Софья Карловна, и василеостровский немец Иоган-Христиан Норк так спокойно глядел
в раскрывавшиеся перед ним темные врата сени смертной, что если бы вы видели его тихо меркнувшие очи и его посиневшую
руку, крепко сжимавшую
руку Софьи Карловны, то очень может быть, что вы и сами пожелали бы пред вашим походом
в вечность услыхать не вопль, не вой, не стоны, не многословные уверения за тех, кого вы любили, а только одно это слово; одно ваше имя, произнесенное так, как произнесла имя своего мужа Софья Карловна Норк
в ответ на его просьбу о детях.
«Во имя короля и Sant’ officio! // Сим объявляется всем
христианам, // Что дон Жуан, маркезе де Маранья, // От церкви отлучается Христовой // И вне законов ныне состоит. // Все для него убежища закрыты, // Не исключая божьих храмов. Всем, // Кому его известно пребыванье, // Вменяется
в священный долг о нем // Немедленно начальству донести. // К кому ж он обратится, тот его // Обязан выдать
в руки местной власти, // Под спасеньем вечного проклятья, — // Таков над ним церковный приговор». // Барабанный бой.
А мельник и сам не одному
христианину так чуприну скубнет, что, пожалуй, и
в руках останется, а из глаз искры, как на кузнице из-под молота, посыплются…