Седьмой уж час почти в исходе,
А в восемь приказал себя он разбудить.
Он спит по-русски, не по моде,
И я успею в лавочку сходить.
Дверь на замок запру… оно вернее.
Да… чу… по лестнице идут.
Скажу, что дома нет… и
с рук долой скорее.
А то сделают запрос в министерство юстиции, там ответят так, чтобы скорее
с рук долой, то есть отказать, и ничего не выйдет.
Неточные совпадения
—
Долой с квартир! Сейчас! Марш! — и
с этими словами начала хватать все, что ни попадалось ей под
руку из вещей Катерины Ивановны, и скидывать на пол. Почти и без того убитая, чуть не в обмороке, задыхавшаяся, бледная, Катерина Ивановна вскочила
с постели (на которую упала было в изнеможении) и бросилась на Амалию Ивановну. Но борьба была слишком неравна; та отпихнула ее, как перышко.
—
С глаз
долой! — повелительно сказал Обломов, указывая
рукой на дверь. — Я тебя видеть не могу. А! «другие»! Хорошо!
Перекрестился дед, когда слез
долой. Экая чертовщина! что за пропасть, какие
с человеком чудеса делаются! Глядь на
руки — все в крови; посмотрел в стоявшую торчмя бочку
с водою — и лицо также. Обмывшись хорошенько, чтобы не испугать детей, входит он потихоньку в хату; смотрит: дети пятятся к нему задом и в испуге указывают ему пальцами, говоря: «Дывысь, дывысь, маты, мов дурна, скаче!» [Смотри, смотри, мать, как сумасшедшая, скачет! (Прим. Н.В. Гоголя.)]
На каком-то углу — шевелящийся колючий куст голов. Над головами — отдельно, в воздухе, — знамя, слова: «
Долой Машины!
Долой Операцию!» И отдельно (от меня) — я, думающий секундно: «Неужели у каждого такая боль, какую можно исторгнуть изнутри — только вместе
с сердцем, и каждому нужно что-то сделать, прежде чем — » И на секунду — ничего во всем мире, кроме (моей) звериной
руки с чугунно-тяжелым свертком…
— Что? А вот не хочу, не позволю!
Долой ее
с рук — сейчас же!