Неточные совпадения
Тогда бы, то есть если бы адрес написан был, как я полагал его написать, Паткуль не находился бы в
русском войске, не служил бы Шереметгофу — выговариваю имя этого полководца на немецкий лад.
В минуты сердечного излияния (надобно знать, что и дипломаты проговариваются) открыл и он баронессе, что имеет в Лифляндии поверенного умного, тонкого, всезнающего, который, под видом доброжелательства Паткулю, ведет с ним переписку, дает ему ложные известия о состоянии шведского
войска и между тем уведомляет своего настоящего доверителя о действиях
русских.
Здесь и у стен печорского монастыря было сборное место
русских войск, главное становище, или, говоря языком нашего века, главная квартира военачальника Шереметева; отсюда, укрепленные силами, делали они свои беглые нападения на Лифляндию; сюда, не смея еще в ней утвердиться, возвращались с победами, хотя еще без славы, с добычею без завоеваний; с чувством уже собственной силы, но не искусства.
В этом письме давалось за известие фельдмаршалу, что Паткуль, изменник и предатель, связался с злодеем, который, под видом доброжелательства
русскому войску, старается заманить его в сети, предать начальнику шведскому и погубить.
С морозом, думал я,
русский солдат совладеет; но я мог не поспеть в дело: со мною была главная сила
русского войска — артиллерия… судите о последствиях.
Начальник
русского войска из иностранцев, сверх качеств, требуемых от него как от полководца, должен еще быть счастлив.
Доныне благополучно царствующего великого государя Петра Алексеевича дети боярския и из недорослей дворянских начинали службу при дворе или в
войске в звании «новика» [Действительно, это звание существовало в старинной
русской армии: так назывались молодые дворяне, впервые поступившие на государственную службу.
Вы имеете много ближайших тому примеров: вы знаете, кто был тот, кого называет государь своим Алексашею, дитею своего сердца, чьи заслуги вы сами признали; другой любимец государев — Шафиров [Шафиров Петр Павлович (1669–1739) — известный дипломат петровского времени, в 1717–1722 гг. — вице-президент коллегии иностранных дел.] — сиделец, отличный офицер в вашей армии; Боур [Боур Родион Христианович (1667–1717) — сподвижник Петра, кавалерийский генерал, служивший в молодости в шведском
войске и перешедший на сторону
русских в сражении под Нарвой в 1700 г.] — лифляндский крестьянин.
(Читает вполголоса на немецком языке, делая по временам свои замечания на
русском.) «Генерал Шлиппенбах, видя, что
русское войско, хотя и многочисленное и беспрестанно обучаемое, не оказывает с первого января никакого движения на Лифляндию, и почитая это знаком робости, перешедшей в него от главного полководца…» Главного полководца!
Далее что? «…решился этим состоянием
русского войска воспользоваться, распускает слухи, что изнеможение и нарвский страх господствуют в нем…» Страх?
Одно появление короля в этом
войске, одно имя Карла, победителя
русских, датчан, немцев и поляков, есть уже важное приращение сил лифляндской армии, есть залог в ней драгоценный, который будут защищать верные подданные любовью и восторгом, чувствами, теперь в ней уснувшими.
Может быть, и появление в Лифляндии победителя при Нарве будет неприятным знамением для
русского войска!
— Вот это-то нетерпение, которое в вас вижу, хотел я произвесть в
русском войске!
(Читает.) «…решился ударить на
русское войско, когда оно менее, нежели когда-либо, ожидает его, для чего и отдал уже приказ полкам своего корпуса, 17/29 июля, стягиваться к Сагницу, а небольшому отряду идти из Дерпта к устью Эмбаха, сесть там на приготовленных шкунах, переправиться через озеро Пейпус [Озеро Пейпус — Чудское озеро.] и сделать отчаянное вторжение в Псковскую и Новгородскую провинции, не отдаляясь от Нейгаузена, который отряду и главному корпусу считать точкою соединения».
Стан
русский точкою соединения шведских
войск?
Ночь с ее голубым небом, с ее зорким сторожем — месяцем, бросавшим свет утешительный, но не предательский, с ее туманами, разлившимися в озера широкие, в которые погружались и в которых исчезали целые колонны; усыпанные
войском горы, выступавшие посреди этих волшебных вод, будто плывущие по ним транспортные, огромные суда; тайна, проводник — не робкий латыш, следующий под нагайкой татарина, — проводник смелый, вольный, окликающий по временам пустыню эту и очищающий дорогу возгласом: «С богом!» — все в этом ночном походе наполняло сердце
русского воина удовольствием чудесности и жаром самонадеянности.
За небольшим оврагом, который граничил со станом
русским и опушен был с обеих сторон густым, довольно высоким кустарником, стоял Вольдемар, никем не видимый, как ему казалось, но видя, что делалось в
войске, поблизости врага.
— «Зная… ваши с моим родственником» (взглянув на подпись, с изумлением): Паткуль родственник? Висельник! изменник! право, забавно! «
Русскому войску… 17/29 нынешнего месяца… в Гуммельсгофе…» Что это за сказки? Об
русских в Лифляндии перестали и поминать. Едва ли не ушли они в Россию. Чего ему хочется?
Составив втроем совет, по каким следам отыскивать одного из важнейших своих членов, отпадшего от поморского согласия, они решились ехать в обратный путь как вернейший, по их мнению, для встречи с беглецом и для избежания неприятного свидания с
русским войском, особенно с заклятым губителем их, Мурзенкою.
Этот человек, ищущий с такою неутомимостью гибели
русского войска и так усердно отыскиваемый патриоткою, он здесь, это что-нибудь значит; это не к добру, тем более что Шлиппенбах должен быть ныне в Гельмет, не подозревая еще грозной тревоги!
Если же она желает, продолжал Элиас, чтобы известие о сборах
русского войска на Лифляндию было ею первою сообщено его превосходительству, господину генерал-вахтмейстеру и чтобы неожиданность этого извещения придала ему цены, следственно, таинственности и важности дипломатическим ее трудам, то всего лучше держать на нынешний день музыканта в отдалении так, чтобы он никак не мог добраться до генерала.
В военном совете, после многих разногласий, едва было решено собрать шведские
войска при Гуммельсгофе и дать там отпор набегу
русских, когда к гельметскому двору прискакал шведский офицер, так сказать, на шпорах и шпаге, ибо измученное животное, в котором он еще возбуждал ими жизнь, пало, лишь только он успел слезть с него. Случай этот принят был за худое предвестие для шведов. Гонец подтвердил слова Вольдемара.