Едва только прозвучал боевой клич германских народов, как последние не замедлили вторгнуться в пограничные, соседние с Пруссией, русские города и местечки, не успевшие вооружиться, благодаря чрезвычайной стремительности
вражеского нападения, и предали их разрушению и грабежу.
Вот Стрибожьи вылетели внуки —
Зашумели ветры у реки,
И взметнули
вражеские луки
Тучу стрел на русские полки.
Стоном стонет мать-земля сырая,
Мутно реки быстрые текут,
Пыль несется, поле покрывая.
Стяги плещут: половцы идут!
С Дона, с моря с криками и с воем
Валит враг, но, полон ратных сил,
Русский стан сомкнулся перед боем
Щит к щиту — и степь загородил.
По изрытой свежими взрывами обсыпавшейся земле везде валялись исковерканные лафеты, придавившие человеческие русские и
вражеские трупы, тяжелые, замолкнувшие навсегда чугунные пушки, страшной силой сброшенные в ямы и до половины засыпанные землей, бомбы, ядра, опять трупы, ямы, осколки бревен, блиндажей, и опять молчаливые трупы в серых и синих шинелях.
Наступает роковая минута при Моргартене: цезарские латники сдвинулись, их закованные груди невредимы; Винкельрид бросается вперед… втыкает себе в грудь пук
вражеских копий и тем открывает своим дорогу.
Впрочем, как уверял один шутник-офицер, были и японцы, пострадавшие в эту достопримечательную ночь: разведчики нашли во
вражеских окопах трупы нескольких японцев, лопнувших от смеха.