— Как будто нельзя найти серых перчаток в Петербурге! Могли бы распечатать письмо; ловкий комментатор смекнет, что не перчатки требуются, а 25 пар пятидесятирублевых серых кредиток. Слава Богу, письмо осталось в девственной оболочке, потому что было адресовано на
имя одной русской паненки.
Неточные совпадения
— Напротив, — сказал молодой человек, — хоть ныне только те quasi-убеждения хороши, о которых кричат наши так называемые дети, я слушал вас с большим участием. К тому же, когда я всматривался в вас более и более, меня подмывало сделать вам
один вопрос. Он не покажется вам странным, если вы узнаете причину его. Не вспомните ли вы меня? Мое
имя Сурмин…
Вероятно, он скрывается под чужим
именем и фальшивым паспортом, и после встречи со мной не останется ни
одного часа в Москве.
Укажите между ними хоть на
одного изменника; даже этого
имени не знали тогда у нас.
— Опять все та же история! Разве не клялся я тебе Маткой Божьей и всеми святыми, что люблю тебя
одну. Если езжу к Леденцовой, так для того, чтобы меня считали ее женихом. Она служит нам ширмами, за которыми прячем нашу связь. Поймешь ли ты, я берегу твое
имя, твою честь. Кто мешал бы мне жениться на ней, если бы я хотел.
Не мог Сурмин забыть, как в первый день знакомства с ними Лиза смутилась при
одном имени кузена, как на вечере Елизаветина дня при появлении Владислава она изменилась в лице и рука ее, наливавшая чай, сильно задрожала.
— Меня сошлют в Сибирь, что ж из этого? Видите, это мой сын,
одно утешение мне в жизни. Не погубите его. Помните слова Спасителя: «Иже аще приемлет сие отроча во
имя мое, меня приемлет». Бросьте в нас после того камень и убейте нас обоих.
— Во
имя Господа я исполню вашу просьбу. Теперь у старика никого нет. Я пойду прежде к нему
одна, а вы здесь меня подождите.
Брак ее был совершен в костеле и в православной церкви в
одном из уездов, ближайших к псковской границе, она носила уж
имя Стабровского, Свидетелями были унтер-офицер из дворян Застрембецкий и отставной из инвалидной команды капитан, старичок, преданный душою Зарницыной за многие пособия, которые она оказывала его семейству.
В
один день, на позорной колеснице, в позорной одежде преступника, он приближается к месту казни. Толпа глядит на него бесчувственно, иные даже насмехаются над его дикообразной физиономией. Он честит народ
именем рабов, себя превозносит героем-мучеником за свободу отчизны.
Ключевской завод поместился в узле трех горных речек — Урья, Сойга и Култым, которые образовали здесь большой заводский пруд, а дальше шли уже под
именем одной реки Березайки, вливавшейся в Черчеж.
В ответ на это тотчас же получил пакет на
имя одного директора департамента с коротенькой запиской от князя, в которой пояснено было, что человек, к которому он пишет, готов будет сделать для него все, что только будет в его зависимости.
— Она собственно называется Татарино-Никитовское согласие, и последнее наименование ей дано по
имени одного из членов этого согласия, Никиты Федорова, который по своей профессии музыкант и был у них регентом при их пениях.
Он заготовил в уездном городе на
имя одного из своих достойных друзей законную доверенность от Прасковьи Ивановны на продажу Парашина и Куролесова (Чурасово из милости оставлял ей) и всякий день два раза спускался в подвал к своей жене и уговаривал подписать доверенность; просил прощенья, что в горячности так строго с нею обошелся; обещался, в случае ее согласия, никогда не появляться ей на глаза и божился, что оставит духовную, в которой, после своей смерти, откажет ей всё имение.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в
один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под
именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Как бы то ни было, но деятельность Двоекурова в Глупове была, несомненно, плодотворна.
Одно то, что он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа, доказывает, что он был по прямой линии родоначальником тех смелых новаторов, которые спустя три четверти столетия вели войны во
имя картофеля. Но самое важное дело его градоначальствования — это, бесспорно, записка о необходимости учреждения в Глупове академии.
Одна из главных неприятностей положения в Петербурге была та, что Алексей Александрович и его
имя, казалось, были везде.
— Сергей Иваныч? А вот к чему! — вдруг при
имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, — вот к чему… Да что говорить? Только
одно… Для чего ты приехал ко мне? Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с Богом, ступай! — кричал он, вставая со стула, — и ступай, и ступай!
Нынче поутру зашел ко мне доктор; его
имя Вернер, но он русский. Что тут удивительного? Я знал
одного Иванова, который был немец.