Неточные совпадения
Власти преследовали жидов огнем,
мечом и проклятиями: народ, остервененный против них слухами, что они похищают детей и в день пасхи пьют их кровь, вымещал на них за
одно вымышленное злодеяние сторицею настоящих.
Между тем Аристотель дал знать маленькому чиновнику межеумочного разряда, чтобы он оставил их
одних; присутствие нечистого создания расстроивало их союз. Это было немедленно исполнено с таким проворством и ловкостью, что Эренштейн не
заметил, как он ускользнул. В этом случае и коротенькая ножка, вместо запятых, делала исполинские восклицания, боясь задержать своего повелителя.
Помни, мой друг,
месть моя отняла у него знатный род, богатства;
один господь знает, чего не отнял я у него и что дал ему взамен, и вознагради за меня Антонио своей любовью, которая для него очень, очень дорога, дороже, нежели предполагать можешь.
— Бедный Мамон! прозакладую сто против
одного, что сын Образца победит, — сказал Эренштейн, разгораясь более и более. — Каждое движение его есть уж твердый щит и ловкий
меч. О, когда бы мне можно было перекрестить острую сталь с этим искусным бойцом!
До шести боярских детей шло у боков, оберегая ежеминутно экипаж от малейшего наклонения и поддерживая его на себе при спусках очень опасных, потому что лошади запряжены были в
одни гужи, без дышла (
заметьте, дышло у наших предков была вещь проклятая).
В самом деле, пригожая женщина, почти
одних лет с Эренштейном, вошла к нему робко, дрожа всем телом и между тем вся пылая. Она не
смела поднять глаза… скоро закапали из них слезы, и она упала к ногам лекаря.
— Если господин придворный толмач, — сказал сын Аристотеля, — так же верно переводит великому господину нашему немецкие бумаги и переговоры с послами, можно поздравить Русь не с
одной парой лягушечьих глаз. На колена сейчас, сей миг, господин Бартоломей, и
моли о прощении. Счастлив еще будешь, если лекарь и боярин великокняжеские вытолкают тебя в шею с тем, чтобы ты никогда не являлся к ним.
Вынуждены были достать живого огня (растиранием двух кусков дерева,
заметьте, вечером, когда в доме не засвечали еще ни
одного огня и залит был тот, который оставался в печах); развели костер и заставили каждую скотину, перепрыгивая через него, очищаться от наваждения вражьего.
Отец его, Фома, брат последнего из Константинов, с
одним сыном, именно Андреем, и дочерью Софьею, принцессою сербскою, искал убежища от победного
меча оттоманов сначала в Корфу, потом в Италии.
В это время переводчик Варфоломей двигался, как маятник, то подойдет с
одной стороны к Антону — не увидел, то с другой — и тут не
заметил. Наконец стал возле уха его и зажурчал над ним так, что молодой человек вздрогнул.
После того
смел ли барон, весь во власти честолюбия, думавший только о возвышении своем, допустить до себя и мысль, чтоб признанием сына-лекаря, отчужденного от него с малолетства, омрачить навеки фамильный щит свой, который он сам сочетал с щитом
одной венчанной особы;
смел ли открытием обмана раздражить своего повелителя?
Чернь едва
заметила его и оставила без внимания:
одно зрелище по превосходству отвлекло от другого.
— Свои! —
смело отозвался
один из всадников.
К стороне княгини подъехал Антон. Таким образом, драгоценный залог был под
мечами двух сильных молодцов, которые, в случае нужды, могли поспорить о нем,
один с двоими. Дворчан великого князя окружила дружина Хабара. Холмский, ничего не подозревая, ехал в нескольких саженях позади. Он беспокоился более мыслью о погоне из города и нередко останавливался, чтобы прислушаться, не скачут ли за ними.
Он знал, что иноземцы искусные бойцы на
мечах (это недавно доказал
один литвин, победивший в поле знаменитого русского бойца единственно ловкостью, отчего Иваном Васильевичем с того времени и строго запрещено было русским биться с иноземцами); он слышал, что в свите посла находится такой мастер, и возымел неодолимое желание брать у него уроки.
«И вот наконец, — говорил он сам с собою, — позор девушки, по моей милости, ходит из уст в уста; о нем звонит уж в набат этот мерзавец! Верно, проговорилась подруга! Где ж уверенность спасти ее вовремя от стрел молвы? Где ж благородство, польза жертвы?
Одно мне осталось — броситься к ногам великого князя, признаться ему во всем и
молить его быть моим спасителем и благодетелем. Скорее и сейчас же. Он намекал мне так благосклонно о невесте, он будет моим сватом».
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы
помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в
один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Одни судили так: // Господь по небу шествует, // И ангелы его //
Метут метлою огненной // Перед стопами Божьими // В небесном поле путь;
Довольно демон ярости // Летал с
мечом карающим // Над русскою землей. // Довольно рабство тяжкое //
Одни пути лукавые // Открытыми, влекущими // Держало на Руси! // Над Русью оживающей // Святая песня слышится, // То ангел милосердия, // Незримо пролетающий // Над нею, души сильные // Зовет на честный путь.
— Слыхал, господа головотяпы! — усмехнулся князь («и таково ласково усмехнулся, словно солнышко просияло!» —
замечает летописец), — весьма слыхал! И о том знаю, как вы рака с колокольным звоном встречали — довольно знаю! Об
одном не знаю, зачем же ко мне-то вы пожаловали?
В краткий период безначалия (см."Сказание о шести градоначальницах"), когда в течение семи дней шесть градоначальниц вырывали друг у друга кормило правления, он с изумительною для глуповца ловкостью перебегал от
одной партии к другой, причем так искусно
заметал следы свои, что законная власть ни минуты не сомневалась, что Козырь всегда оставался лучшею и солиднейшею поддержкой ее.