Неточные совпадения
Собор Успенский, церковь Благовещения, Грановитая палата, Теремный дворец, Кремль с своими стрельницами, множество каменных церквей и домов, рассыпанных по городу, — все это, только что вышедшее из-под рук искусных зодчих, носило
на себе печать свежести и новизны, как бы возникло в
один день волею всемогущею.
Так же скоро и вся Русь поднялась
на ноги по
одному молодецкому окрику этого гения.
Понемногу,
одна за другою, выходили
на свет божий дорогие вещицы, заключенные в этом ларце.
Дмитрий Иванович бросился к одру, припал
на колена, лобызал хладеющую руку деда, орошал ее слезами. Умирающий, будто силою гальванизма, приподнял голову, положил
одну руку
на голову внука, другою благословил его, потом произнес задыхающимся голосом...
Одному снились в эту ночь столы великокняжеские и пышный венец, горящий, как жар,
на голове его, и приемы послов чужеземных, и смотр многочисленной рати; другому — гостеприимная пальма и ручей в степях Аравии.
Переменились
одни декорации: утих однообразный шум капели, исчезла и светлая точка
на пузыре одинокого окна; вместо их серебряная кора облепила углы стен и пазы потолка; а светлую точку, сквозь которую узник видел небо с его солнышком и вольных птичек, покрыла тяжелая заплатка.
Указывать
на них в выносках почел я лишним: стоит развернуть любую историю русскую, чтобы найти, например, что покорение Твери случилось осенью, а не летом, что то и то случилось не в
одном году, что наказание еретиков было в Новгороде, а не в Москве.
— Слава богу, милостивая госпожа, слава богу! Поклонов от молодого господина несть числа, — отвечал приезжий. — Только ночь хоть глаз выколи; едешь, едешь и наедешь
на сук или
на пень. А нечистых не оберешься
на перекрестке у Белой горы, где недавно убаюкали проезжих: так и норовят
на крестец лошади да вскачь с тобою.
Один загнал было меня прямо в Эльбу.
— В
одной гостинице… проклятая хозяйка, еще и молодая!.. подала нам ветчины… поверите ли, милостивая госпожа, ржавчины
на ней, как
на старом оружии, что лежит в кладовой. Молодой господин не ел, проглотил кусочек сухаря, обмочив его в воду; а меня дернуло покуситься
на ветчину… так и теперь от
одного помышления…
Власти преследовали жидов огнем, мечом и проклятиями: народ, остервененный против них слухами, что они похищают детей и в день пасхи пьют их кровь, вымещал
на них за
одно вымышленное злодеяние сторицею настоящих.
Вот
одна лукаво усмехнулась; вот, кажется, другая указала пальцем
на толпу молодых людей…
И барон немедля проговорил все слова Фиоравенти,
одно за другим, могильным голосом, как будто читал свой приговор казни. Холодный пот капал со лба его; кончив, он упал без сил
на стул, поддерживаемый верным служителем Яном и священником, давно неравнодушными свидетелями этой ужасной сцены. Оба спешили подать ему помощь.
Через год позволено было отцу и матери видеться с Антоном: поехала
на это свидание
одна мать.
Сражаясь всеми возможными орудиями за каждую ступень, приближавшую его к милостям верховного властителя, уступая ему
на каждой ступени от своих феодальных прав, он наконец достиг
одного из первых мест при императоре Фридрихе III.
Он терзает животных, бьет немилосердно, без причины, коня,
на котором ездит, бьет служителей, исполняющих медленно его повеления, трунит вслед отцу над придворным лекарем и шутом, мейстером Леоном, как называют его при дворе, и раз травил его своими собаками; он не любит учения, привязан к
одним гимнастическим забавам.
Не в
одной фигуре небесного вестника
на полотне Леонарда да Винчи могли б вы узнать Антона.
Несмотря
на это, проницательный взор угадал бы в них душу, вылитую по
одному образцу, с небольшими разве отметками, для которых природа так изобретательна.
Оденьте только этого Петрова в старинное русское платье, опоясанное серебряным ремнем, в богатую шубу
на пышной лисице, в высокую горлатную шапку, и вы тотчас ознакомитесь с
одним из ехавших по плотине Неглинного пруда.
— А братчина была
на весь мир! Не
одну бочку меду выкатили из погребов, не
одна почетная голова упала под стол. И корабленники разносили гостям
на память новоселья… Был ли ты зван, дворецкий великокняжеский?
Дворецкий показал с чувством
на церковь Спаса, к которой они подъезжали. Вышки великокняжеских хоромин выглядывали уж из-за нее. Чтобы не подозревали в них какого сговора, они поехали,
один по набережной Кремля, другой — к Никольским воротам. Расставание их было только до великокняжеского двора, где они должны были свидеться.
На этих-то дорожках крыша
одного дома почти сходилась с крышею другого, так что смельчак мог бы, не хуже хромоногого беса, сделать по ним изрядное путешествие.
Тогда буду царем всея Руси не
одним прозвищем; тогда скажу: видно, бог избрал
на то своего раба Ивана!
С
одной стороны, быстрый, огненный взор из-под черных, густых бровей
на дворецкого — взор, который редкий мог выдержать и от которого женщины слабого сложения падали в обморок. Казалось, им окинул он своего слугу с ног до головы и обозрел душу его. С другой стороны, глубокий, едва не земной поклон, которым Русалка хотел, казалось, скрыться от испытующего взора, вручение посоха и целование властительной руки. Шапку не принял Иван Васильевич и дал знать, чтобы он положил
на одну из скамеек.
— Ох, ох! — продолжал великий князь. — Легко припасти все эти царские снадобья, обкласть себя суконными львами и алтабасными орлами, заставить попугаев величать себя чем душе угодно; да настоящим-то царем, словом и делом, быть нелегко! Сам ведаешь, чего мне стоит возиться с роденькой. Засели за большой стол
на больших местах да крохоборничают! И лжицы не даю, и ковшами обносят, а все себе сидят, будто приросли к
одним местам.
Одним словом, это был придворный человек-колибри: пел сладко, не тяготил ветки,
на которую садился, и был счастлив
на своем гнездышке, не боясь, что за ним погонится коршун, которому от него нечем было поживиться.
Есть
на свете русское государство, и все оно, божьею милостью, во мне
одном…
Двор его
одною стороною граничил к площадке,
на которой стояла церковь Николы-льняного, при повороте вниз Константино-Еленовской улицы, а другою стороною к кремлевской стене.
Взглянешь в середнее окно — Великая улица по берегу Москвы-реки, река в излучинах своих от монастыря Симонова до Воробьева села и все Замоскворечье как
на блюдечке; ближе, под тобою, по городской горе взбираются избы
одна над другою, держась за Константино-Еленовскую улицу, и видно все
на дворах, будто
на своем; еще ближе под тобою яблонный сад: кажется, вот все былинки в нем перечтешь.
Иван Хабар, двадцати двух или трех лет, чернобровый, черноглазый, статный, красивый,
одним словом, тип русского молодца, пытал не раз отвагу свою против неприятеля, ходил с сурожанами охотником
на Вятку и против мордвы
на лыжах, тратил эту отвагу в переделках со своими, в ночных похождениях, в жизни молодеческой, разгульной.
— Станет
на мой век и
одной, батюшка! — был ответ его.
Изредка насмешливая улыбка перебегает по губам, но видно, что это невинное дитя иронии, вызванное
на свет из души незлобной хвастовством Афони, а без этого грешка, знаете вы, ни
один сказочник не обходится.
Когда русалки полощутся в нем и чешут его своими серебряными гребнями, летишь по нем, как лебедь белокрылый; а залягут с лукавством
на дне и ухватятся за судно, стоишь
на одном месте, будто прикованный: ни ветерок не вздохнет, ни волна не всплеснет; днем над тобою небо горит и под тобою море горит; ночью господь унижет небо звездами, как золотыми дробницами, и русалки усыплют воду такими ж звездами.
А как взбеленятся они и учнут качать судно, так подымут его высоко-высоко, кажись, можно звездочку схватить, и потом окунут
на дно и разобьют в щепы о камень, если не успеешь прочесть: «Помилуй меня, боже!» От
одного помышления сердце обмирает, а все-таки поплескалась бы
на этом море сизой утицей, белою лебедушкой.
— Собирается
на дело!.. — воскликнул насмешливо
один из спутников, покручивая ус.
— Исполать господину нашему Ивану Васильевичу! якшается ныне
на свою голову с жидами да с басурманами! — закричал
один из толпы.
Москворецкий мост, в виду которого происходило ужасное зрелище, кряхтел под народом; перила, унизанные им, ломились от тяжести напора. Напрасно старики и недельщики остерегали смельчаков, слышались только отважные голоса русского фатализма: «Двух смертей не бывать,
одной не миновать». И вслед за тем перила затрещали и унесли с собою десятки людей
на лед Москвы-реки. Многие ушиблись до смерти.
Еще раз взглянула… смущение, какое-то удовольствие обманутого опасения, какое-то сладостное волнение в крови, никогда еще не испытанное, приковали ее
на несколько мгновений к
одному месту.
Сделан осмотр комнатам.
Одна, угловая, была окнами
на улицу и к стене кремлевской, другая, бывшая оружейная,
на двор. Новое жилище казалось ему довольно приятным.
И если б сорок лет с походцем, проказы и частые посещения виноградников господних не провели множества значительных иероглифов по лбу его и не обнажили поляны
на голове; если б не крапы
на носу и если б не
одна нога, которая, любя подчиненность, всегда дожидалась выхода другой, то, право, можно бы господина переводчика назвать очень приятным мужчиной.
Тут упоительные взгляды, крепкие меды — отсутствие мужа в другие города, по делам торговым и
на войну, — и не
один Парис, хоть бы наш брат, был причиною лютых, сердечных пожаров.
Ну, почтеннейший господин, у ней звезды вместо очей, щеки — пылающая заря, а губки… губки… (тут рассказчик стал в тупик, щелкал пальцами, хватал за воронку своего носа, но прибрать никак не мог чего-нибудь подобозначащего к губам красавицы; махнув рукой, он принялся описывать далее)… русой, шелковой косы ее, право, стало бы, чтоб вас, молодца, опутать, а ножки ее
на один глоток…
— Эти вопросы,
один за другим, сыпались от излияния горячей, любящей души так скоро, что Антон не успевал отвечать
на них.
Пока Аристотель читал письмо своего брата, молодой лекарь беседовал с Андрюшей, сидя у стола и окружив
одною рукою гибкий, величавый стан малютки. Несмотря
на расстояние лет, между ними установилась с того времени постоянная дружба.
Посмотри, что делается в Испании: там учреждена какая-то инквизиция, которая по
одному доносу купленного шпиона валит жертвы
на костер и сожигает их крупным и мелким огнем.
— То есть ты думал, что он
один способен
на такие перемены.
— Прости ж мне за необдуманный упрек. Понимаю, я мог бы сделать то же для блага милого, дорогого сердцу существа. Но… теперь другой вопрос. Не сочти его дерзостью молодого человека, которого все права
на твое снисхождение в
одном имени воспитанника твоего брата, прими этот вопрос только за знак любви к прекрасному. Скажи мне, каким великим памятником зодчества в Московии хочешь передать свое имя будущим векам?
Твой приезд в страну дикую,
на краю Европы, без видов корысти, из
одной любви к человечеству, есть уже свидетельство прекрасной души.
И вот, когда
на зов мой явились города и народы, когда каждый из них принес мне по
одной букве для божественной поэмы, я не мог даже сложить этих разнородных букв в
одно гармоническое слово.
Здесь художник глубоко вздохнул, и слезы выступили
на глазах его. Антон пожал ему руку, по сочувствию
одной и той же любви к прекрасному, хотя и в разных видах, и спешил облегчить сердце его горячими утешениями, в которых художник так нуждался.
— А вот что. Мой стариковский глаз поймал сейчас опыт твоего чародейства. Ты не видал, а я видел очень хорошо, как
одна из наших московских красавиц, и, конечно, первая из них, осмелилась взглянуть
на тебя с жадным любопытством из окна своего терема. Даром что ей представили тебя уродом с рогами и копытами!