Неточные совпадения
Один был боярин,
другой — боярин и дворецкий великого
князя.
Он успел уж побывать у маленьких детей Иоанна и отнести им игрушки; успел сделать разные угождения и Софии, супруге великого
князя, и Елене, супруге сына его, несмотря что они не ладили одна с
другою; кого из дворских потешил ласковым словом, кого шуточкой.
Им на это отвечали только, что в пример
другим совершается казнь над мерзкими, богопротивными изменниками, литвином,
князем Иваном Лукомским, и его сообщником, толмачом Матифасом, которые хотели отравить великого государя, господина всея Руси, Ивана Васильевича.
Но этот же великий
князь, этот милостивец и
друг, окружил меня такою железною сетью, сквозь которую я не могу прорваться; каждый шаг мой, каждое действие мое ему известны.
Новое отделение, новые знаменитые пленники. И опять татаре, опять живое свидетельство Иоаннова ума и воли, смиривших Восток. Заключенные были два брата, один седой старик,
другой в летах, подвигающих к старости. Сидя рядом и перекинув
друг другу руки около шеи, они молча, грустно смотрели
друг другу в глаза. В них видели они свое отечество, свое небо, своих родичей и
друзей, все бесценное и утраченное для них. В таком положении застал их великий
князь. Смущенные, они расплелись и остались сидя.
Задумчиво отошел великий
князь от тюрьмы ее, задумчиво, не оглядываясь, прошел мимо отделений
других пленников, и, когда пахнул на него свежий воздух, он перекрестился на ближнюю церковь и примолвил...
Антон объясняет ему и
другие нововведения в Европе, и великий
князь собирается и ими воспользоваться при первом случае.
— С нами бог! — прибавляет он с твердостью, — и в доказательство этого послал мне ныне свою особенную милость. Твой
друг,
князь Холмский, у меня. Он ошибкою попал ко мне. Не веришь? вот перстень его.
Через несколько дней участь Холмского была решена. Образец прибегнул к ходатайству митрополита и
других духовных властей. Такое посредничество должно было иметь успех тем более, что служебный
князь отдавался сам в руки своего властелина. Ходатаи молили великого
князя умилостивиться над воеводой, который был всегда верный слуга Ивана Васильевича, доставил ему и всему православному краю столько добра и чести, который готов и ныне идти всюду, кроме Твери, куда только укажет ему господарь его и всея Руси.
С своей стороны, Аристотель и дворский лекарь искусно объяснили властителю, что слух о несправедливом гневе его на знаменитого воеводу может повредить ему в хорошем мнении, которое имеют об нем римский цесарь и
другие государи; что гневом на воеводу великий
князь дает повод
другим подданным своим быть изменниками отечеству; что Холмского не наказывать, а наградить надо за его благородный поступок и что эта награда возбудит в
других желание подражать такой возвышенной любви к родине.
В тот же день восемь таких записей, или поручных кабал, одни в полутретьесте рублях,
другие и более, все в двух тысячах рублях, были даны именитыми московскими людьми, большею частию боярами, в том, что они обязывались заплатить великому
князю эту сумму в случае, если б воевода вздумал отъехать или бежать в чужую сторону.
— Грамота ль, по-вашему лист, нужна вам от моего великого императора, обладателя полувселенной, и вот (он указал на серебряный ковчежец, стоявший на столе) я привез грамоту светлейшему вашему
князю. Вы плохо честили меня, но ваш государь далеко видит очами разума: он тотчас понял рыцаря Поппеля. За то мой повелитель предлагает великому
князю, своему дражайшему
другу, пожаловать его в короли.
Между ними заметен был сутуловатый татарин, который свободнее
других обращался с великим
князем.
Аристотель глазами отца видел, как быстрый румянец и необыкновенная бледность лица Антонова изменили тайне его сердца, когда великий
князь заговорил о дочери боярина, как потом неодолимая грусть пожирала его. Встревоженный, он искал развлечь своего молодого
друга и начал разбирать с ним характер Иоанна.
Ратники, ее составлявшие, пришли будто на погребальную процессию, и немудрено: их нарядили не защищать своего
князя в стольном граде, у гробов его венчанных предков, под сенью Спаса златоверхого, а проводить человека, который перестал быть их государем и добровольно, без боя, оставляет их на произвол
другого, уже победителя одним своим именем.
Великий
князь Михайло Борисович отделился от своих дворчан и подъехал под крыло Хабара, ведя за собою
другого всадника.
На
другой день княгиня и
князь убеждали Андрюшу проводить их еще верст с десяток. Он согласился.
Но рука Анастасии обещана великим
князем касимовскому царевичу Каракаче, но боярин Образец питает к своему постояльцу особенное недоброжелательство!.. Как предупредить ужасный союз с татарином и разрушить препятствия, разделяющие его с отцом Анастасии? К кому ближе, успешнее прибегнуть для достижения того и
другого? В таких мыслях застал его Андрюша.
Возвратясь в комнату, застал художника с лицом несколько проясневшим. Посылка ли великого
князя, дававшая Аристотелю новые надежды (он не мог сомневаться, чтоб эта посылка не была насчет его), или рассматривание чертежей сделали в нем благодетельную перемену, может быть, то и
другое вместе, только лекарь застал на губах его улыбку вполне развернувшуюся. Но мало-помалу стала она исчезать, и новые тучи надвинулись на чело его.
C трепетом святого восторга он схватил чертежи свои и изорвал их в мелкие лоскуты, потом, рыдая, пал перед иконою божьей матери. Долго лежал он на полу, и, когда поднялся, лицо его, казалось, просияло. Он обнимал своего молодого
друга, целовал с нежностью сына, как человек, пришедший домой из дальнего, трудного путешествия. Перелом был силен, но он совершен. Голос веры сделал то, чего не могла сделать ни грозная власть
князей, ни сила дружбы, ни убеждения рассудка.
Великий
князь ласково кивнул послу; и дворяне цесарские, один за
другим, поднесли с коленопреклонением монисто и ожерелье золотые, пятнадцать московских локтей венедитского (венецианского) бархата «темносинь гладок» да сыну первородному великого
князя платно «червленый бархат на золоте, с подкладкою синего чамлата».
Можно бы прибавить затруднительных, потому что Курицын, покровитель жидовской ереси на Руси, должен был, по приказанию великого
князя, составить список еретикам, с назначением им ссылки и
других наказаний, впрочем, не жестоких.
— Ты вовсе забыл меня, — говорил он своему
другу, дворецкому, — где ж твое слово? где твой крест? Так-то платишь мне за услуги мои! Не я ли выручил твою голову в деле
князя Лукомского?.. Сокруши мне лекаря, как хочешь… Я обещал цесарскому послу… Я поклялся, что Обращихе не бывать замужем… Уж коли этого не сделаешь для меня, так я и на том свете не дам тебе отдыха.
— Она была сужена тебе самим великим
князем, — говорил между прочим хитрый дворецкий, — на этом господин Иван Васильевич положил свое слово отцу твоему, как шли походом во Тверь. Жаль, коли достанется
другому! Зазорно, коли невеста царевича достанется немчину-лекарю! Скажет народ: пил мед царевич, по устам текло, да в рот не попало; выхватил стопу дорогую из его рук иноземный детина!
Чего не перепытала душа его в первые дни заключения! Не говорю о лишениях физических. Каждый день убавляли пищи его, наконец стали давать ему по кусочку черствого хлеба и по кружке воды. За трапезой его строго наблюдал сам дворецкий великого
князя. Лишения такого рода сносил он с твердостью; но что более всего сокрушало его, так это неизвестность о
друзьях и об Анастасии. Хоть бы повеяло на него отрадою их воспоминания, их участия и любви к нему; хоть бы весточку о них услыхал.
— Коли б хотел я сам, не могу, — отвечал им великий
князь. — Я дал слово Даньяру,
другу и слуге моему, я клялся перед образом Спасителя. Ни для родного сына не отступлюсь.
Курицын не приходил за письмами. Что ж помешало? Он не обманет, если только есть возможность. Он подкопается под основание тюрьмы, найдет дорогу хоть через трубу, если не сыщет
других путей. В этом Антон уверен. Уж не потому ли не приходит, что есть надежда на милость великого
князя?
Близ Константино-Еленовских ворот
князь Холмcкий, Аристотель и Хабар встретили процессию. Они бросились к начальникам ее и предлагали им богатый выкуп, чтобы они отпустили своего пленника. К
друзьям Антона присоединилась молодая, прекрасная женщина: она положила в складчину их золотую цепь, монисты и
другие богатые женские украшения. Это была Гаида.
В помощь красноречивому стряпчему пришла Софья Фоминишна из
другой горницы, из которой услыхала жалобные моления, раздиравшие душу, и также стала убедительно просить великого
князя о помиловании лекаря. В этом случае она не помнила зла на Антона за оскорбление брата ее, Андрея Фомича.