Он, однако ж, не столько радовался милостям великого князя, как тайному
голосу сердца, сулившего ему что-то особенно приятное.
Неточные совпадения
Десятилетней снились палаты и сады, видом не виданные на земле, и лица красоты неописанной, и
голоса, которые пели, и гусли-самогуды, которые играли, будто над ее
сердцем, так хорошо, так умильно, что и рассказать не можно.
Он произнес Мамону несколько слов по-русски, какие сумел, и в
голосе его было столько привлекательного, что сам лукавый дух, расходившийся в
сердце боярина, прилег на дне его.
Это самые те небесные
голоса, те гусли-самогуды, которые в сонных видениях ее детства так сладко пели над
сердцем ее.
Мудрено ль? благородному
сердцу его подавало
голос другое благородное
сердце; к тому же юность, открытая, сообщительная, легко сбрасывает с себя предубеждения, не рассчитывает так много, как старость, закоснелая в предрассудках, имеющая более опытов, а с ними и более подозрений.
Сердце его очерствело в битвах за придворные венки, и
голос природы не был ему слышен в хоре страстей, напевавших ему свои песни на один и тот же мотив.
Боярин спешил войти в церковь и молитвами заглушить в
сердце своем печальный
голос природы.
С содроганием
сердца внимает беседам: не промолвит ли кто слова о басурмане? прислушивается даже к
голосу ветра: не принесет ли ей ветер полуночный весточки о нем?
Чист от всякого упрека в разгуле и буйстве, единственных пороках его, вступил он в ту божницу, где
сердцу его так убедительно сказал
голос природы и религии, где совершилось его обращение.
С одной стороны, мир звал его к себе, с другой — высокое христианское чувство приказывало ему не слушать
голоса этого обольстителя. Голова его горела,
сердце замирало… Надо было, однако ж, решиться… Он решился.
Сердце у Андрюши замерло. Испуганный, задыхаясь, он упал… старался перевести дух, поднялся… опять побежал и опять упал… хотел что-то закричать, но осиплый
голос его произносил непонятные слова; хотел поползть и не смог… Силы, жизнь оставляли его. Он бился на замерзлой земле; казалось, он с кем-то боролся… и наконец, изнемогши, впал в бесчувственность.
— Не все мужчины — Беловодовы, — продолжал он, — не побоится друг ваш дать волю сердцу и языку, а услыхавши раз
голос сердца, пожив в тишине, наедине — где-нибудь в чухонской деревне, вы ужаснетесь вашего света.
Я не внял
голосу сердца, которое говорило мне:"Пощади бедную женщину! она не знала сама, что делает; виновата ли она, что ты не в состоянии определить душевную болезнь, которою она была одержима?"
— И это так, но я сказал, что неиспорченное сердце, — возразил ей муж, — ибо многими за
голос сердца принимается не нравственная потребность справедливости и любви, а скорей пожелания телесные, тщеславные, гневные, эгоистические, говоря о которых, мы, пожалуй, можем убедить других; но ими никогда нельзя убедить самого себя, потому что в глубине нашей совести мы непременно будем чувствовать, что это не то, нехорошо, ненравственно.
Нина Александровна. Слушайся более
голоса сердца, Лена! Совесть, долг — не пустые слова. Кто думает их заглушить в себе, тот ни покоен, ни счастлив быть не может.
Неточные совпадения
Запомнил Гриша песенку // И
голосом молитвенным // Тихонько в семинарии, // Где было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал — тужил о матушке // И обо всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро в
сердце мальчика // С любовью к бедной матери // Любовь ко всей вахлачине // Слилась, — и лет пятнадцати // Григорий твердо знал уже, // Кому отдаст всю жизнь свою // И за кого умрет.
Несколько лет тому назад, расставаясь с тобою, я думала то же самое; но небу было угодно испытать меня вторично; я не вынесла этого испытания, мое слабое
сердце покорилось снова знакомому
голосу… ты не будешь презирать меня за это, не правда ли?
Скрепя
сердце и стиснув зубы, он, однако же, имел присутствие духа сказать необыкновенно учтивым и мягким
голосом, между тем как пятна выступили на лице его и все внутри его кипело:
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в
сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый
голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
И, не в силах будучи удерживать порыва вновь подступившей к
сердцу грусти, он громко зарыдал
голосом, проникнувшим толщу стен острога и глухо отозвавшимся в отдаленье, сорвал с себя атласный галстук и, схвативши рукою около воротника, разорвал на себе фрак наваринского пламени с дымом.