Неточные совпадения
Несмотря на то, что большинство женщин испытывало к мужчинам, за исключением
своих любовников, полное, даже несколько брезгливое равнодушие, в их душах перед
каждым вечером все-таки оживали и шевелились смутные надежды: неизвестно, кто их выберет, не случится ли чего-нибудь необыкновенного, смешного или увлекательного, не удивит ли гость
своей щедростью, не будет ли какого-нибудь чуда, которое перевернет всю жизнь?
Она гневно поворачивается к ним спиною и продолжает
свою прогулку по диагонали залы, покачивая бедрами и щурясь на себя в
каждое зеркало
Пожилой гость в форме благотворительного ведомства вошел медленными, нерешительными шагами, наклоняясь при
каждом шаге немного корпусом вперед и потирая кругообразными движениями
свои ладони, точно умывая их. Так как все женщины торжественно молчали, точно не замечая его, то он пересек залу и опустился на стул рядом с Любой, которая согласно этикету только подобрала немного юбку, сохраняя рассеянный и независимый вид девицы из порядочного дома.
Но он тотчас же, почти не глядя на репортера, каким-то глубоким, бессознательным инстинктом, увидел и почувствовал эти широкие кисти рук, спокойно лежавшие на столе, эту упорно склоненную вниз голову с широким лбом и все неуклюже-ловкое, сильное тело
своего врага, так небрежно сгорбившееся и распустившееся на стуле, но готовое
каждую секунду к быстрому и страшному толчку.
Так именно я и многие другие теоретизируем, сидя в
своих комнатах за чаем с булкой и с вареной колбасой, причем ценность
каждой отдельной человеческой жизни — это так себе, бесконечно малое число в математической формуле.
Ему приходилось удовлетворять и садические и мазохические наклонности
своих клиентов, а иногда обслуживать и совсем противоестественные половые извращения, хотя, надо сказать, что за последнее он брался только в редких случаях, суливших большую несомненную прибыло Раза два-три ему приходилось отсиживать в тюрьме, но эти высидки шли ему впрок: он не только не терял хищнического нахрапа и упругой энергии в делах, но с
каждым годом становился смелее, изобретательнее и предприимчивее.
— Ах, Захар! Опять «не полагается»! — весело воскликнул Горизонт и потрепал гиганта по плечу. — Что такое «не полагается»?
Каждый раз вы мне тычете этим самым
своим «не полагается». Мне всего только на три дня. Только заключу арендный договор с графом Ипатьевым и сейчас же уеду. Бог с вами! Живите себе хоть один во всех номерах. Но вы только поглядите, Захар, какую я вам привез игрушку из Одессы! Вы таки будете довольны!
— Вот и все. А прибавьте к этому самое ужасное, то, что
каждый раз, почувствовав настоящее вдохновение, я тут же мучительно ощущаю сознание, что я притворяюсь и кривляюсь перед людьми… А боязнь успеха соперницы? А вечный страх потерять голос, сорвать его или простудиться? Вечная мучительная возня с горловыми связками? Нет, право, тяжело нести на
своих плечах известность.
У нас, у
каждой, есть
своя расчетная книжка, где вписывается аккуратно мой доход и расход.
Тогда князь сзывал к кому-нибудь из товарищей (у него никогда не было
своей квартиры) всех близких друзей и земляков и устраивал такое пышное празднество, — по-кавказски «той», — на котором истреблялись дотла дары плодородной Грузии, на котором пели грузинские песни и, конечно, в первую голову «Мравол-джамием» и «Нам
каждый гость ниспослан богом, какой бы ни был он страны», плясали без устали лезгинку, размахивая дико в воздухе столовыми ножами, и говорил
свои импровизации тулумбаш (или, кажется, он называется тамада?); по большей части говорил сам Нижерадзе.
— И ничего, ничего! И пусть знают, — горячо возразил Лихонин. — Зачем стесняться
своего прошлого, замалчивать его? Через год ты взглянешь смело и прямо в глаза
каждому человеку и скажешь: «Кто не падал, тот не поднимался». Идем, идем, Любочка!
Всех, однако, казалось, захватила, заинтересовала странная судьба девушки, и
каждый, высказывая
свое мнение, почему-то неизбежно обращался к Симановскому.
«
Каждый вечер я играю роль прекрасного Иосифа, но тот по крайней мере хоть вырвался, оставив в руках у пылкой дамы
свое нижнее белье, а когда же я, наконец, освобожусь от
своего ярма?»
Правда, она умела сварить жирные щи, такие густые, что в них ложка стояла торчком, приготовить огромные, неуклюжие, бесформенные котлеты и довольно быстро освоилась под руководством Лихонина с великим искусством заваривания чая (в семьдесят пять копеек фунт), но дальше этого она не шла, потому что, вероятно,
каждому искусству и для
каждого человека есть
свои крайние пределы, которых никак не переступишь.
И чем дальше развертывался роман, тем более живое и страстное участие принимала в нем Любка. Она ничего не имела против того, что Манон обирала при помощи любовника и брата
своих очередных покровителей, а де Грие занимался шулерской игрой в притонах, но
каждая ее новая измена приводила Любку в неистовство, а страдания кавалера вызывали у нее слезы. Однажды она спросила...
Именно раззадоривало его то, что она, прежде всем такая доступная, готовая отдать
свою любовь в один день нескольким людям подряд,
каждому за два рубля, и вдруг она теперь играет в какую-то чистую и бескорыстную влюбленность!
И с
каждым днем он становился требовательнее, придирчивее и суровее. Он вряд ли сознательно, вернее что по привычке, полагался на
свое всегдашнее влияние, устрашающее мысль и подавляющее волю, которое ему редко изменяло.
Если
каждый из нас попробует положить, выражаясь пышно, руку на сердце и смело дать себе отчет в прошлом, то всякий поймает себя на том, что однажды, в детстве, сказав какую-нибудь хвастливую или трогательную выдумку, которая имела успех, и повторив ее поэтому еще два, и пять, и десять раз, он потом не может от нее избавиться во всю
свою жизнь и повторяет совсем уже твердо никогда не существовавшую историю, твердо до того, что в конце концов верит в нее.
Конечно, внимательное, заботливое отношение, купанье, упражнения на свежем воздухе, — именно не гимнастика, а вольные упражнения,
каждому по
своей охотке, — всегда могли бы отдалить приход этого опасного периода или смягчить и образумить его.
Однако Заворотный и этим был недоволен — он все поторапливал и поторапливал
своих хлопцев. В нем говорило профессиональное честолюбие: он хотел довести ежедневный заработок
каждого члена артели до пяти рублей на рыло. И весело, с необычайной легкостью мелькали от пристани до подводы, вертясь и сверкая, мокрые зеленые и белые арбузы, и слышались их сочные всплески о привычные ладони.
Женька ждала его в маленьком скверике, приютившемся между церковью и набережной и состоявшем из десятка жалких тополей. На ней было серое цельное выходное платье, простая круглая соломенная шляпа с черной ленточкой. «А все-таки, хоть и скромно оделась, — подумал Платонов, глядя на нее издали
своими привычно прищуренными глазами, — а все-таки
каждый мужчина пройдет мимо, посмотрит и непременно три-четыре раза оглянется: сразу почувствует особенный тон».