Неточные совпадения
Она рано встала,
в десять
часов, и с удовольствием помогла кухарке вымыть
в кухне пол и столы.
До обеда, который подается
в шесть
часов вечера, время тянется бесконечно долго и нестерпимо однообразно.
Он отдаленно похож по настроению на те вялые, пустые
часы, которые переживаются
в большие праздники п институтах и
в других закрытых женских заведениях, когда подруги разъехались, когда много свободы и много безделья и целый день царит светлая, сладкая скука.
И — как это ни чудовищно — не было
в этот
час ни одной девицы во всем заведении, которая не почувствовала бы зависти к толстой Катьке и не испытала бы жуткого, терпкого, головокружительного любопытства.
Пришел постоянный гость, любовник Соньки Руль, который приходил почти ежедневно и целыми
часами сидел около своей возлюбленной, глядел на нее томными восточными глазами, вздыхал, млел и делал ей сцены за то, что она живет
в публичном доме, что грешит против субботы, что ест трефное мясо и что отбилась от семьи и великой еврейской церкви.
И потому
в два
часа ночи, едва только закрылся уютный студенческий ресторан «Воробьи» и все восьмеро, возбужденные алкоголем и обильной пищей, вышли из прокуренного, чадного подземелья наверх, на улицу,
в сладостную, тревожную темноту ночи, с ее манящими огнями на небе и на земле, с ее теплым, хмельным воздухом, от которого жадно расширяются ноздри, с ее ароматами, скользившими из невидимых садов и цветников, то у каждого из них пылала голова и сердце тихо и томно таяло от неясных желаний.
Завтра же
в двадцать четыре
часа!..
Но задорная и самоуверенная красота Жени, должно быть, сильно уязвила его блудливое сердце, потому что, прошлявшись
часа три по каким-то пивным заведениям и ресторанам и набравшись там мужества, он опять вернулся
в дом Анны Марковны, дождался, пока от Жени не ушел ее временный гость — Карл Карлович из оптического магазина, — и взял ее
в комнату.
Создавались
в один
час колоссальные богатства, но зато многие прежние фирмы лопались, и вчерашние богачи обращались
в нищих.
— Не забудьте, Лазер, накормить девушек обедом и сведите их куда-нибудь
в кинематограф.
Часов в одиннадцать вечера ждите меня. Я приеду поговорить. А если кто-нибудь будет вызывать меня экстренно, то вы знаете мой адрес: «Эрмитаж». Позвоните. Если же там меня почему-нибудь не будет, то забегите
в кафе к Рейману или напротив,
в еврейскую столовую. Я там буду кушать рыбу-фиш. Ну, счастливого пути!
Он выталкивал ее на улицу, а она через
час или два возвращалась назад, дрожащая от холода,
в измокшей шляпе,
в загнутых полях которой, как
в желобах, плескалась дождевая вода.
Он проснулся далеко за полдень,
часа в два или
в три, и сначала долго не мог прийти
в себя, чавкал ртом и озирался по комнате мутными отяжелевшими глазами.
— Ну, ты, старая барка! Живо и не ворчать! — прикрикнул на нее Лихонин. — А то я тебя, как твой друг, студент Трясов, возьму и запру
в уборную на двадцать четыре
часа!
Он делил свои досуги, — а досуга у него было двадцать четыре
часа в сутки. — между пивной и шатаньем по бульварам, между бильярдом, винтом, театром, чтением газет и романов и зрелищами цирковой борьбы; короткие же промежутки употреблял на еду, спанье, домашнюю починку туалета, при помощи ниток, картона, булавок и чернил, и на сокращенную, самую реальную любовь к случайной женщине из кухни. передней или с улицы.
А научиться этому искусству может
в течение
часа каждый, кто немножко умеет шить на простой машине.
— Я ухожу, — сказала Женька. — Вы перед ней не очень-то пасуйте и перед Семеном тоже. Собачьтесь с ними вовсю. Теперь день, и они вам ничего не посмеют сделать.
В случае чего, скажите прямо, что, мол, поедете сейчас к губернатору и донесете. Скажите, что их
в двадцать четыре
часа закроют и выселят из города. Они от окриков шелковыми становятся. Ну-с, желаю успеха!
И тайная вражда к Любке уже грызла его. Все чаще и чаще приходили ему
в голову разные коварные планы освобождения. И иные из них были настолько нечестны, что через несколько
часов или на другой день, вспоминая о них, Лихонин внутренне корчился от стыда.
Искусство владеть этим инструментом, сулившим, судя по объявлению, три рубля
в день чистого заработка его владельцу, оказалось настолько нехитрым, что Лихонин, Соловьев и Нижерадзе легко овладели им
в несколько
часов, а Лихонин даже ухитрился связать целый чулок необыкновенной прочности и таких размеров, что он оказался бы велик даже для ног Минина и Пожарского, что
в Москве, на Красной площади.
Многие люди, которым приходилось видеть самоубийц за несколько
часов до их ужасной смерти, рассказывают, что
в их облике
в эти роковые предсмертные
часы они замечали какую-то загадочную, таинственную, непостижимую прелесть. И все, кто видели Женьку
в эту ночь и на другой день
в немногие
часы, подолгу, пристально и удивленно останавливались на ней взглядом.
Этот пожилой, степенный и величественный человек, тайный продавец казенных свечей, был очень удобным гостем, потому что никогда не задерживался
в доме более сорока минут, боясь пропустить свой поезд, да и то все время поглядывал на
часы. Он за это время аккуратно выпивал четыре бутылки пива и, уходя, непременно давал полтинник девушке на конфеты и Симеону двадцать копеек на чай.
В двенадцать
часов она на извозчике спустилась вниз,
в старый город, проехала
в узенькую улицу, выходящую на ярмарочную площадь, и остановилась около довольно грязной чайной, велев извозчику подождать.
Услужающий мальчишка, судя по его изысканной и галантной готовности, давно уже знавший Тамару, ответил, что «никак нет-с; оне — Семен Игнатич — еще не были и, должно быть, не скоро еще будут, потому как оне вчера
в „Трансвале“ изволили кутить, играли на бильярде до шести
часов утра, и что теперь оне, по всем вероятиям, дома,
в номерах „Перепутье“, и что ежели барышня прикажут, то к ним можно сей минуту спорхнуть».
Ровинская, подобно многим своим собратьям, не пропускала ни одного дня, и если бы возможно было, то не пропускала бы даже ни одного
часа без того, чтобы не выделяться из толпы, не заставлять о себе говорить: сегодня она участвовала
в лжепатриотической манифестации, а завтра читала с эстрады
в пользу ссыльных революционеров возбуждающие стихи, полные пламени и мести.
На другой день,
в понедельник, к десяти
часам утра, почти все жильцы дома бывшего мадам Шайбес, а теперь Эммы Эдуардовны Тицнер, поехали на извозчиках
в центр города, к анатомическому театру, — все, кроме дальновидной, многоопытной Генриетты, трусливой и бесчувственной Нинки и слабоумной Пашки, которая вот уже два дня как ни вставала с постели, молчала и на обращенные к ней вопросы отвечала блаженной, идиотской улыбкой и каким-то невнятным животным мычанием.
— Вот и конец! — сказала Тамара подругам, когда они остались одни. — Что ж, девушки, —
часом позже,
часом раньше!.. Жаль мне Женьку!.. Страх как жаль!.. Другой такой мы уже не найдем. А все-таки, дети мои, ей
в ее яме гораздо лучше, чем нам
в нашей… Ну, последний крест — и пойдем домой!..
В тот же вечер,
часов около одиннадцати, она искусно навела
в разговоре нотариуса на то, чтобы он показал ей его несгораемый ящик, играя на его своеобразном денежном честолюбии. Быстро скользнув глазами по полкам и по выдвижным ящикам, Тамара отвернулась с ловко сделанным зевком и сказала...
Он знал, что через несколько
часов, может быть, минут, и он и Верка будут трупами, и потому, хотя у него
в кармане было всего-навсего одиннадцать копеек, распоряжался широко, как привычный, заправский кутила: он заказал стерляжью уху, дупелей и фрукты и ко всему этому кофе, ликеров и две бутылки замороженного шампанского.