Неточные совпадения
— Лимонаду бутылку — да,
а апельсинов — нет. Потом, может быть, я тебя даже и шампанским угощу, все от тебя будет зависеть.
Если постараешься.
—
А меня один офицер лишил невинности там… у себя на родине.
А мамаша у меня ужас какая строгая.
Если бы она узнала, она бы меня собственными руками задушила. Ну вот я и убежала из дому и поступила сюда…
—
А хотя бы? Одного философа, желая его унизит! посадили за обедом куда-то около музыкантов.
А он, садясь, сказал: «Вот верное средство сделать последнее место первым». И, наконец, я повторяю:
если ваша совесть не позволяет вам, как вы выражаетесь, покупать женщин, то вы можете приехать туда и уехать, сохраняя свою невинность во всей ее цветущей неприкосновенности.
А уж
если пугать букой, то лучше всего самому на нее прежде посмотреть.
—
Если я вам не в тягость, я буду очень рад, — сказал он просто. — Тем более что у меня сегодня сумасшедшие деньги. «Днепровское слово» заплатило мне гонорар,
а это такое же чудо, как выиграть двести тысяч на билет от театральной вешалки. Виноват, я сейчас…
— Ну, уж это, господа, свинство! — говорил ворчливо Ярченко на подъезде заведения Анны Марковны. —
Если уж поехали, то по крайности надо было ехать в приличный,
а не в какую-то трущобу. Право, господа, пойдемте лучше рядом, к Треппелю, там хоть чисто и светло.
— Слушайте, — сказал он тихо, хриплым голосом, медленно и веско расставляя слова. — Это уже не в первый раз сегодня, что вы лезете со мной на ссору. Но, во-первых, я вижу, что, несмотря на ваш трезвый вид, вы сильно и скверно пьяны,
а во-вторых, я щажу вас ради ваших товарищей. Однако предупреждаю,
если вы еще вздумаете так говорить со мною, то снимите очки.
«Пю» — не пью,
а пю, — пояснил Ярченко. — «Пю за здоровье светила русской науки Гаврила Петровича Ярченко, которого случайно увидел, проходя мимо по колидору. Желал бы чокнуться лично.
Если не помните, то вспомните Народный театр, Бедность не порок и скромного артиста, игравшего Африкана».
Помощник так прямо и предупредил: «
Если вы, стервы, растак-то и растак-то, хоть одно грубое словечко или что, так от вашего заведения камня на камне не оставлю,
а всех девок перепорю в участке и в тюрьме сгною!» Ну и приехала эта грымза.
— Понятно, не сахар!
Если бы я была такая гордая, как Женечка, или такая увлекательная, как Паша…
а я ни за что здесь не привыкну…
—
А что же?
Если они не смеются,
а взаправду…
А ты что, Женечка, мне посоветуешь?..
— Но я тоже занимаюсь и комиссионерством. Продать имение, купить имение, устроить вторую закладную — вы не найдете лучшего специалиста, чем я, и притом самого дешевого. Могу вам служить,
если понадобится, — и он протянул с поклоном помещику свою визитную карточку,
а кстати уже вручил по карточке и двум его соседям.
— Сейчас же убирайся отсюда, старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма. Ваши секретари пользуются нами, как собаки падалью. Ваши отцы, мужья и братья приходят к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!..
А они в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы живут с кучерами, дворниками и городовыми,
а нас сажают в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот,
если вы приехали сюда, как в театр, то вы должны выслушать правду прямо в лицо.
— Никогда не отчаивайтесь. Иногда все складывается так плохо, хоть вешайся,
а — глядь — завтра жизнь круто переменилась. Милая моя, сестра моя, я теперь мировая знаменитость. Но
если бы ты знала, сквозь какие моря унижений и подлости мне пришлось пройти! Будь же здорова, дорогая моя, и верь своей звезде.
— Послушай, Женечка, — тихо спросила Ванда, —
а что,
если я дам ей белого вина?
А Верка покамест сбегает на кухню за мясом.
А?
Тут бедной Любке стало еще хуже. Она и так еле-еле поднималась одна,
а ей пришлось еще тащить на буксире Лихонина, который чересчур отяжелел. И это бы еще ничего, что он был грузен, но ее понемногу начинало раздражать его многословие. Так иногда раздражает непрестанный, скучный, как зубная боль, плач грудного ребенка, пронзительное верещанье канарейки или
если кто беспрерывно и фальшиво свистит в комнате рядом.
— Какие тут шутки, Любочка! Я был бы самым низким человеком,
если бы позволял себе такие шутки. Повторяю, что я тебе более чем друг, я тебе брат, товарищ. И не будем об этом больше говорить.
А то, что случилось сегодня поутру, это уж, будь покойна, не повторится. И сегодня же я найму тебе отдельную комнату.
— Да это и неважно! — горячо вступился Соловьев.
Если бы мы имели дело с девушкой интеллигентной,
а еще хуже полуинтеллигентной, то из всего, что мы собираемся сделать, вышел бы вздор, мыльный пузырь,
а здесь перед нами девственная почва, непочатая целина.
— Слушай, князь! Каждую святую мысль, каждое благое дело можно опаскудить и опохабить. В этом нет ничего ни умного, ни достойного.
Если ты так по-жеребячьи относишься к тому, что мы собираемся сделать, то вот тебе бог,
а вот и порог. Иди от нас!
Нет, уж
если вы действительно хотите помочь этой бедной девушке, то дайте ей возможность сразу стать на ноги, как трудовому человеку,
а не как трутню.
И, значит, бедная Люба при первой же несправедливости, при первой неудаче легче и охотнее пойдет туда же, откуда я ее извлек,
если еще не хуже, потому что это для нее и не так страшно и привычно,
а может быть, даже от господского обращения и в охотку покажется.
Дальше упоминалось о том, что расплата производится при помощи марок, которые хозяйка выдает проститутке по получении от нее денег,
а счет заключается в конце каждого месяца, И наконец, что проститутка во всякое время может оставить дом терпимости, даже
если бы за ней оставался и долг, который, однако, она обязывается погасить на основании общих гражданских законов.
—
А еще вот что. Теперь я должна вам сказать, что ваша Любка дрянь, воровка и больна сифилисом! У нас никто из хороших гостей не хотел ее брать, и все равно,
если бы вы не взяли ее, то завтра мы ее выбросили бы вон! Еще скажу, что она путалась со швейцаром, с городовыми, с дворниками и с воришками. Поздравляю вас с законным браком!
— Я бы ее, подлую, в порошок стерла! Тоже это называется любила!
Если ты любишь человека, то тебе все должно быть мило от него. Он в тюрьму, и ты с ним в тюрьму. Он сделался вором,
а ты ему помогай. Он нищий,
а ты все-таки с ним. Что тут особенного, что корка черного хлеба, когда любовь? Подлая она и подлая!
А я бы, на его месте, бросила бы ее или, вместо того чтобы плакать, такую задала ей взбучку, что она бы целый месяц с синяками ходила, гадина!
Конечно, у нее был один только святой материнский расчет:
если уже суждено Бореньке пасть, то пускай он отдаст свою чистоту, свою невинность, свое первое физическое влечение не проститутке, не потаскушке, не искательнице приключений,
а чистой девушке.
Если бы она не плакала, то, вероятно, ей просто дали бы отступного и она ушла бы благополучно, но она была влюблена в молодого паныча, ничего не требовала,
а только голосила, и потому ее удалили при помощи полиции.
— Да и то правда.
А поздоровел как мальчишка, похорошел, вырос… один восторг! Так
если не хочешь, я сама пойду.
— Не сердись на меня, исполни, пожалуйста, один мой каприз: закрой опять глаза… нет, совсем, крепче, крепче… Я хочу прибавить огонь и поглядеть на тебя хорошенько. Ну вот, так…
Если бы ты знал, как ты красив теперь… сейчас вот… сию секунду. Потом ты загрубеешь, и от тебя станет пахнуть козлом,
а теперь от тебя пахнет медом и молоком… и немного каким-то диким цветком. Да закрой же, закрой глаза!
—
А я всех, именно всех! Скажите мне, Сергей Иванович, по совести только скажите,
если бы вы нашли на улице ребенка, которого кто-то обесчестил, надругался над ним… ну, скажем, выколол бы ему глаза, отрезал уши, — и вот вы бы узнали, что этот человек сейчас проходит мимо вас и что только один бог,
если только он есть, смотрит не вас в эту минуту с небеси, — что бы вы сделали?
— Нет, я так, на всякий случай… Возьми-ка, возьми деньги! Может быть, меня в больницу заберут…
А там, как знать, что произойдет? Я мелочь себе оставила на всякий случай…
А что же,
если и в самом деле, Тамарочка, я захотела бы что-нибудь над собой сделать, неужели ты стала бы мешать мне?
Анна Марковна так дешево уступила дом не только потому, что Кербеш,
если бы даже и не знал за нею некоторых темных делишек, все-таки мог в любое время подставить ей ножку и съесть без остатка. Предлогов и зацепок к этому можно было найти хоть по сту каждый день, и иные из них грозили бы не одним только закрытием дома,
а, пожалуй, и судом.
— Признаться, я и сама еще не знаю, — ответила Тамара. — Видите ли, ее отвезли в анатомический театр… Но пока составили протокол, пока дорога, да там еще прошло время для приема, — вообще, я думаю, что ее не успели еще вскрыть… Мне бы хотелось,
если только это возможно, чтобы ее не трогали. Сегодня — воскресенье, может быть, отложат до завтра,
а покамест можно что-нибудь сделать для нее…
Ровинская, подобно многим своим собратьям, не пропускала ни одного дня, и
если бы возможно было, то не пропускала бы даже ни одного часа без того, чтобы не выделяться из толпы, не заставлять о себе говорить: сегодня она участвовала в лжепатриотической манифестации,
а завтра читала с эстрады в пользу ссыльных революционеров возбуждающие стихи, полные пламени и мести.
— Я не могу сейчас всего сообразить как следует, — сказала она, помолчав. — Но
если человек чего-нибудь сильно хочет, он достигнет,
а я хочу всей душой исполнить ваше желание. Постойте, постойте!.. Кажется, мне приходит в голову великолепная мысль… Ведь тогда, в тот вечер,
если не ошибаюсь, с нами были, кроме меня и баронессы…
— Я их не знаю… Один из них вышел из кабинета позднее вас всех. Он поцеловал мою руку и сказал, что
если он когда-нибудь понадобится, то всегда к моим услугам, и дал мне свою карточку, но просил ее никому не показывать из посторонних…
А потом все это как-то прошло и забылось. Я как-то никогда не удосужилась справиться, кто был этот человек,
а вчера искала карточку и не могла найти…
Все они наскоро после вскрытия были зашиты, починены и обмыты замшелым сторожем и его товарищами. Что им было за дело,
если порою мозг попадал в желудок,
а печенью начиняли череп и грубо соединяли его при помощи липкого пластыря с головой?! Сторожа ко всему привыкли за свою кошмарную, неправдоподобную пьяную жизнь, да и, кстати, у их безгласных клиентов почти никогда не оказывалось ни родных, ни знакомых…