Неточные совпадения
Так, например, зачастил однажды эконом каждый
день на завтрак кулебяки
с рисом.
Вся семья, по какому-то инстинкту брезгливости, сторонилась от него, хотя мама всегда одергивала Алешу, когда он начинал в глаза Мажанову имитировать его любимые, привычные словечки: «так сказать», «
дело в том, что», «принципиально» и еще «
с точки зрения».
—
Дело в том, что… — повторил Мажанов. —
С принципиальной точки зрения…
Александров идет в лазарет по длинным, столь давно знакомым рекреационным залам; их полы только что натерты и знакомо пахнут мастикой, желтым воском и крепким, терпким, но все-таки приятным потом полотеров. Никакие внешние впечатления не действуют на Александрова
с такой силой и так тесно не соединяются в его памяти
с местами и событиями, как запахи.
С нынешнего
дня и до конца жизни память о корпусе и запах мастики останутся для него неразрывными.
Четыре
дня не появлялся Александров у Синельниковых, а ведь раньше бывал у них по два, по три раза в
день, забегая домой только на минуточку, пообедать и поужинать. Сладкие терзания томили его душу: горячая любовь, конечно, такая, какую не испытывал еще ни один человек
с сотворения мира; зеленая ревность, тоска в разлуке
с обожаемой, давняя обида на предпочтение… По ночам же он простаивал часами под двумя тополями, глядя в окно возлюбленной.
Но две вещи фараонам безусловно запрещены: во-первых, травить курсовых офицеров, ротного командира и командира батальона; а во-вторых, петь юнкерскую традиционную «расстанную песню»: «Наливай, брат, наливай». И то и другое — привилегии господ обер-офицеров; фараонам же заниматься этим — и рано и не имеет смысла. Пусть потерпят годик, пока сами не станут обер-офицерами… Кто же это в самом
деле прощается
с хозяевами, едва переступив порог, и кто хулит хозяйские пироги, еще их не отведав?»
Новичкам еще много остается
дней до облачения в парадную форму и до этого требовательного осмотра. Но они и сами
с горечью понимают, что такая красивая, ловкая и легкая отчетливость во всех воинских движениях не дается простым подражанием, а приобретается долгой практикой, которая наконец становится бессознательным инстинктом.
Недавняя торжественная присяга как бы стерла
с молодых фараонов последние следы ребяческого, полуштатского кадетства, а парад в Кремле у Красного крыльца объединил всех юнкеров в духе самоуверенности, военной гордости, радостной жертвенности, и уже для него училище делалось «своим домом», и
с каждым
днем он находил в нем новые маленькие прелести.
«И в самом
деле, — думал иногда Александров, глядя на случайно проходившего Калагеоргия. — Почему этому человеку, худому и длинному, со впадинами на щеках и на висках,
с пергаментным цветом кожи и
с навсегда унылым видом, не пристало бы так клейко никакое другое прозвище? Или это свойство народного языка, мгновенно изобретать ладные словечки?»
И все-таки он
с невольной ребяческой робостью отдалял и отдалял
день и час свидания
с нею.
Но может быть и то, что мать трех сестер Синельниковых, Анна Романовна, очень полная, очень высокая и до сих пор еще очень красивая дама, узнала как-нибудь об этих воровских поцелуйчиках и задала Юленьке хорошую нахлобучку? Недаром же она в последние химкинские
дни была как будто суха
с Александровым: или это только теперь ему кажется?
Приходит
день, когда Александров и трое его училищных товарищей получают печатные бристольские карточки
с приглашением пожаловать на бракосочетание Юлии Николаевны Синельниковой
с господином Покорни, которое последует такого-то числа и во столько-то часов в церкви Константиновского межевого института. Свадьба как раз приходилась на отпускной
день, на среду. Юнкера
с удовольствием поехали.
Молодых водили в венцах вокруг аналоя
с пением «Исаия ликуй: се
дева име во чреве»; давали им испить вино из одной чаши, заставили поцеловаться и обменяться кольцами.
— Оленька, — сказал он. — Мне надо поговорить
с вами по очень, по чрезвычайно нужному
делу. Пойдемте вон в ту маленькую гостиную. На одну минутку.
— Очень хорошо, Алехан, по совести могу сказать, что прекрасно, — говорил Гурьев, восторженно тряся головою. — Ты
с каждым
днем совершенствуешься. Пиши, брат, пиши, это твое настоящее и великое призвание.
Мей охотно принял рукопись и сказал, что на
днях даст ответ. Через несколько
дней, опять выходя из класса, Мей сделал Александрову едва заметный сигнал следовать за собой и, идя
с ним рядом до учительской комнаты, торопливо сказал...
И
с этого времени, даже, можно сказать, со следующего
дня, Александров яростно предался самому тяжелому, самому взыскательному из творчеств: творчеству слова.
— Ну, теперь идите в роту и, кстати, возьмите
с собою ваш журнальчик. Нельзя сказать, чтобы очень уж плохо было написано. Мне моя тетушка первая указала на этот номер «Досугов», который случайно купила. Псевдоним ваш оказался чрезвычайно прозрачным, а кроме того, третьего
дня вечером я проходил по роте и отлично слышал галдеж о вашем литературном успехе. А теперь, юнкер, — он скомандовал, как на учении: — На место. Бегом ма-а-арш.
Туда каждый
день с утра до вечера водили молодых юнкеров поочередно, по четыре, на стрельбу, следили за тем, чтобы юнкер при выстреле не зажмуривался, не вздрагивал при отдаче, глядел бы точно на мушку сквозь прорезь прицела и нажимал бы спуск не рывком, но плавным движением.
Подходит к концу докучный осмотр. У юнкеров чешутся руки и горят пятки от нетерпения. Праздничных
дней так мало, и бегут они
с такой дьявольской быстротой, убегают и никогда не вернутся назад!
С незапамятных времен по праздникам и особо торжественным
дням танцевали александровцы в институте, и в каждое воскресенье приходили многие из них
с конфетами на официальный, церемонный прием к своим сестрам или кузинам, чтобы поболтать
с ними полчаса под недреманным надзором педантичных и всевидящих классных дам.
— Потому что я еще третьего
дня обещал знакомым барышням, что поеду
с ними на елку в Благородное собрание.
Но позвольте смиренно просить Вас, чтобы
с того радостного вечера и до конца моих
дней Вы считали меня самым покорным слугой Вашим, готовым для Вас сделать все, что только возможно человеку, для которого единственная мечта — хоть случайно, хоть на мгновение снова увидеть Ваше никогда не забываемое лицо.
На другой
день ранним утром, в воскресенье, профессор Дмитрий Петрович Белышев пьет чай вместе со своей любимицей Зиночкой. Домашние еще не вставали. Эти воскресные утренние чаи вдвоем составляют маленькую веселую радость для обоих: и для знаменитого профессора, и для семнадцатилетней девушки. Он сам приготовляет чай
с некоторой серьезной торжественностью. Сначала в сухой горячий чайник он всыпает малую пригоршеньку чая, обливает его слегка крутым кипятком и сейчас же сливает воду в чашку.
Затем Дмитрий Петрович своими большими добрыми руками, которыми он
с помощью скальпеля
разделяет тончайшие волокна растений, режет пополам дужку филипповского калача и намазывает его маслом. Отец и дочка просто влюблены друг в друга.
Однако всеобщая зубрежка захватила и его. Но все-таки работал он без особенного старания, рассеянно и небрежно. И причиной этой нерадивой работы была, сама того не зная, милая, прекрасная, прелестная Зиночка Белышева. Вот уже около трех месяцев, почти четверть года, прошло
с того
дня, когда она прислала ему свой портрет, и больше от нее — ни звука, ни послушания, как говорила когда-то нянька Дарья Фоминишна. А написать ей вторично шифрованное письмо он боялся и стыдился.
Дружба Александрова
с Венсаном
с каждым
днем становилась крепче. Хотя они вышли из разных корпусов и Венсан был старше на год.
Потом, не доверяя зеркальному отражению, они прибегали к графическому методу. Остро очиненным карандашом, на глаз или при помощи медной чертежной линейки
с транспортиром, они старательно вымеряли длину усов друг друга и вычерчивали ее на бумаге. Чтобы было повиднее, Александров обводил свою карандашную линию чернилами. За такими занятиями мирно и незаметно протекала лекция, и молодым людям никакого не было
дела до идеала автора.
«На второй
день Масленицы, в два часа пополудни, приходите на каток Чистых прудов. Я буду
с подругой. Ваша З. Б.».
— Ну что же, Александров, ты — счастливец, — сказал он
с дружеской улыбкой. (У них уже давно вошло в обычай говорить друг другу «вы» по
делам училищным и «ты» — по
делам дружбы, тонких чувств и любви.)
Но на другой
день,
с самого раннего утра, стали давать знать себя последствия неумеренной тренировки, затеянной через большой промежуток пустого времени.
В этот
день (в воскресенье) Александров еще избегал утруждать себя сложными номерами, боясь возвращения боли. Но в понедельник он почти целый
день не сходил
с Патриаршего катка, чувствуя
с юношеской радостью, что к нему снова вернулись гибкость, упругость и сила мускулов.
— Вам ловко? Вам не больно? Вам удобно? — спрашивает он
с нежной заботливостью. Но Зиночка чувствует себя превосходно. Коньки сегодня точно веселят ноги, и какой
день чудесный выдался. Она сходит по ступенькам на лед, громыхая сталью по дереву и
с очаровательной неуклюжестью поддерживая равновесие. На льду она делает широкий, красивый круг и, остановившись у лестницы, возбужденно кричит Александрову...
Июнь переваливает за вторую половину. Лагерная жизнь начинает становиться тяжелой для юнкеров. Стоят неподвижные, удручающе жаркие
дни. По ночам непрестанные зарницы молчаливыми голубыми молниями бегают по черным небесам над Ходынским полем. Нет покоя ни
днем, ни ночью от тоскливой истомы. Души и тела жаждут грозы
с проливным дождем.
Последние лагерные работы идут к концу. Младший курс еще занят глазомерными съемками. Труд не тяжелый: приблизительный, свободный и даже веселый. Это совсем не то, что топографические точные съемки
с кипрегелем-дальномером, над которыми каждый
день корпят и потеют юнкера старшего курса, готовые на
днях чудесным образом превратиться в настоящих взаправдашних господ офицеров.
Не очень сложную работу
с кипрегелем он совершенно ясно понял в первый же
день съемки.
— Эт-то что за безобразие? — завопил Артабалевский пронзительно. — Это у вас называется топографией? Это, по-вашему, военная служба? Так ли подобает вести себя юнкеру Третьего Александровского училища? Тьфу! Валяться
с девками (он понюхал воздух), пить водку! Какая грязь! Идите же немедленно явитесь вашему ротному командиру и доложите ему, что за самовольную отлучку и все прочее я подвергаю вас пяти суткам ареста, а за пьянство лишаю вас отпусков вплоть до самого
дня производства в офицеры. Марш!
Добрые отношения между Александровым и его собратьями по заключению тихо, беззлобно потухали
с каждым
днем, пока незаметно не исчезли совсем.
В ночь
с четвертого на пятый
день ареста тяжелая, знойная, напряженная погода наконец разрядилась.
Всего только три
дня было дано господам обер-офицерам на ознакомление
с этими листами и на размышления о выборе полка.
У нас война! Красавцы молодые,
Вы, хрипуны (но хрип ваш приумолк),
Сломали ль вы походы боевые,
Видали ль в Персии Ширванский полк?
Уж люди! Мелочь, старички кривые,
А в
деле всяк из них, что в стаде волк.
Все
с ревом так и лезут в бой кровавый,
Ширванский полк могу сравнить
с октавой.
— Всем юнкерам второго курса собраться немедленно на обеденной площадке! Форма одежды обыкновенная. (Всем людям военного
дела известно, что обыкновенная форма одежды всегда сопутствует случаям необыкновенным.) Взять
с собою листки
с вакансиями! Живо, живо, господа обер-офицеры!
А теперь уже выступает на сцену не кто иной, как военный министр. В
день, заранее ему назначенный, он
с этим драгоценным списком едет во дворец к государю императору, который уже дожидается его.
Только три человека из всего начальственного состава не только не допускали таких невинных послаблений, но злились сильнее
с каждым
днем, подобно тому как мухи становятся свирепее
с приближением осени. Эти три гонителя были: Хухрик, Пуп и Берди-Паша, по-настоящему — командир батальона, полковник Артабалевский.
Однажды в самый жаркий и душный
день лета он назначает батальонное учение. Батальон выходит на него в шинелях через плечо,
с тринадцатифунтовыми винтовками Бердана,
с шанцевым инструментом за поясом. Он выводит батальон на Ходынское поле в двухвзводной колонне, а сам едет сбоку на белой, как снег, Кабардинке, офицеры при своих ротах и взводах.
Юнкера знали, в чем здесь
дело. Берди не был виноват в том, что заставлял юнкеров исполнять неисполнимое. Виноват был тот чрезвычайно высокопоставленный генерал, может быть, даже принадлежавший к членам императорской фамилии, которого на смотру в казармах усердные солдаты, да к тому же настреканные начальством на громкую лихость ружейных приемов, так оглушили и одурманили битьем деревянными прикладами о деревянный пол, что он мог только сказать
с унынием...
Через три
дня, в десять часов пополудни, Александров входит в училищную канцелярию,
с трудом отыскав ее в лабиринтах белого здания.
Но уже давно известно, что всюду, где большое количество людей долго занято одним и тем же
делом, где интересы общие, где все разговоры уже переговорены, где конец занимательности и начало равнодушной скуки, как, например, на кораблях в кругосветном рейсе, в полках, в монастырях, в тюрьмах, в дальних экспедициях и так далее, и так далее, — там, увы, неизбежно заводится самый отвратительный грибок — сплетня, борьба
с которым необычайно трудна и даже невозможна.