Неточные совпадения
«Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремение, отверзаюши щедрую
руку Твою…» И Александров невольно повторял в мыслях давно знакомые слова.
Есть перехотелось от волнения и от терпкого вкуса во рту.
— «Ты, должно
быть, из Наровчата?» — «Да, откуда ты, свиненок, узнал?» — «Да просто: у тебя
руки грязные».
Сравнительно с легкими драгунскими берданками, которые употреблялись в корпусе, двенадцати с половиною фунтовые пехотные винтовки
были с непривычки тяжеловаты. Поднять за штык на вытянутой
руке такую винтовку мог среди первокурсников один Жданов.
И он настоял на своем. Неизвестно, как сошла ему с
рук эта самодурская выходка. Впрочем, вся Москва любила свое училище, а Епишка, говорят,
был в милости у государя Александра II.
Но ему уже не удавалось порой обуздывать свою острую и смешливую наблюдательность. Глядя иногда поочередно на свою богиню и на ее мать и сравнивая их, он думал про себя: «А ведь очаровательная Юленька все толстеет и толстеет. К двадцати годам ее уже разнесет, совсем как Анну Романовну. Воображаю, каково
будет положение ее мужа, если он захочет ласково обнять ее за талию и привлечь к себе на грудь. А руки-то за спиной никак не могут сойтись. Положение!»
— Ну вот и умница, — сказала она и крепко пожала своей прекрасной большой, всегда прохладной
рукой руку Александрова. — И я вам
буду настоящим верным другом.
Александров поздравил новобрачных, стоявших в левом приделе.
Рука Юленьки
была холодна и тяжела, а глаза казались усталыми.
Покорни весь сиял; сиял от напомаженного пробора до лакированных ботинок; сиял новым фраком, ослепительно белым широким пластроном, золотом запонок, цепочек и колец, шелковым блеском нового шапокляка. Но на взгляд Александрова он, со своею долговязостью, худобой и неуклюжестью,
был еще непригляднее, чем раньше, летом, в простом дачном пиджачке. Он крепко ухватил
руку юнкера и начал ее качать, как насос.
— Ах, от души, от всей души желаю вам удачи… — пылко отозвалась Ольга и погладила его
руку. — Но только что же это такое? Сделаетесь вы известным автором и загордитесь.
Будете вы уже не нашим милым, славным, добрым Алешей или просто юнкером Александровым, а станете называться «господин писатель», а мы станем глядеть на вас снизу вверх, раскрыв рты.
Домой юнкера нарочно пошли пешком, чтобы выветрить из себя пары шампанского. Путь
был не близкий: Земляной вал, Покровка, Маросейка, Ильинка, Красная площадь, Спасские ворота, Кремль, Башня Кутафья, Знаменка… Юнкера успели прийти в себя, и каждый, держа
руку под козырек, браво прорапортовал дежурному офицеру, поручику Рославлеву, по-училищному — Володьке: «Ваше благородие, является из отпуска юнкер четвертой роты такой-то».
А в правой
руке у незнакомца
был столовый нож, которым он неистово дирижировал в такт Сониной музыке.
Собака
была у писателя, как говорится, не в
руках: слишком тяжел, стар и неуклюж
был матерый писатель, чтобы целый день заниматься собакой: мыть ее, чесать, купать, вовремя кормить, развлекать и дрессировать и следить за ее здоровьем.
Простой, обыкновенный человек, даже еще и с титулом графа, человек, у которого две
руки, две ноги, два глаза, два уха и один нос, человек, который, как и все мы,
ест,
пьет, дышит, сморкается и спит… и вдруг он самыми простыми словами, без малейшего труда и напряжения, без всяких следов выдумки взял и спокойно рассказал о том, что видел, и у него выросла несравненная, недосягаемая, прелестная и совершенно простая повесть.
Но сильна, о могучая, вечная власть первой любви! О, незабываемая сладость милого имени!
Рука бывшей, но еще не умершей любви двигала пером юноши, и он в инициалах, точно лунатик, бессознательно поставил вместо буквы «О» букву «Ю». Так и
было оттиснуто в типографии.
Десять рублей — это
была огромная, сказочная сумма. Таких больших денег Александров никогда еще не держал в своих
руках, и он с ними распорядился чрезвычайно быстро: за шесть рублей он купил маме шевровые ботинки, о которых она, отказывавшая себе во всем, частенько мечтала как о невозможном чуде. Он взял для нее самый маленький дамский размер, и то потом старушке пришлось самой сходить в магазин переменить купленные ботинки на недомерок. Ноги ее
были чрезвычайно малы.
Он
был очень самостоятелен и почти никогда не дожидался звонка на перемену. Просто доставал надушенный платок из тонкого полотна, отряхивал свою грудь и
руки от еле заметных пылинок мела, встряхивал платком и, не сказав ни слова, уходил, когда ему хотелось.
И судьба ему помогает: правда, со внезапной грубостью. Кто-то сзади и с такою силою толкает Александрова, что его ноги сразу потеряли опору, а тело по инерции беспомощно понеслось вперед и вниз. Момент — и Александров неизбежно должен
был удариться теменем о каменные плиты ступени, но с бессознательным чувством самосохранения он ухватился
рукой за первый предмет, какой ему попался впереди, и это
была пола вражеской шинели.
Руки, выступавшие из коротеньких матово-белых рукавчиков,
были совсем обнажены.
— О нет, нет, нет! Я благословляю судьбу и настойчивость моего ротного командира. Никогда в жизни я не
был и не
буду до такой степени на верху блаженства, как сию минуту, как сейчас, когда я иду в полонезе
рука об
руку с вами, слышу эту прелестную музыку и чувствую…
Должно
быть, Александров инстинктивно так влюблен в земную заманчивую красоту, что готов боготворить каждый ее осколочек, каждую пылинку… Сам этого не понимая, он похож на скупого и жадного миллионера, который никому не позволяет прикоснуться к своему золоту, ибо к чужой
руке могут пристать микроскопические частички обожаемого металла.
— Во вторую дверцу-с и направо, — показал он
рукой. — Не нужно? Тогда не угодно ли
будет вам, господин юнкер, освежиться холодной водицей? Одеколон
есть, брокаровский. Ах, вам покурить, господин юнкер? Замаялись, танцевавши?
Он видел, подходя к ней, как она от нетерпения встала и резким движением сложила веер, а когда он
был в двух шагах от нее и только собирался поклониться, она уже приподымала машинально, сама этого не замечая, левую
руку, чтобы опустить ее на его плечо.
Рот
был большой, алчный и красный, но необычайно красивого рисунка, а
руки несравненного изящества.
Александров с широкой улыбкой приложил правую
руку к своей барашковой орленой шапке и подумал не без гордости: «Это еще пустяки. А вот ты лучше погляди на меня в следующий вторник, на Чистых прудах, где я
буду без шинели, без этого нелепого штыка, в одном парадном мундире,
рука об
руку с ней, с Зиночкой Белышевой, самой прекрасной и грациозной барышней в мире…»
Они тотчас же
были переписаны в канцелярии и розданы на
руки юнкерам.
Первый, кого он увидел,
был Дрозд, прогуливавшийся по плацу над купальней, заложивши
руки за спину.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и
руки по швам.)Не смею более беспокоить своим присутствием. Не
будет ли какого приказанья?
Я даже думаю (берет его под
руку и отводит в сторону),я даже думаю, не
было ли на меня какого-нибудь доноса.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал
было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И
руки дрожат, и все помутилось.
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне
было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув
рукою), — бог с ним! я человек простой».