Неточные совпадения
Цирельман поднял кверху руки, отчего рукава лапсердака сползли вниз и обнажили худые, костлявые, красные кисти, закинул назад голову и возвел глаза к закопченному потолку. Из груди его вылетел сиплый, но высокий и дрожащий звук, который долго и жалобно вибрировал под низкими сводами, и когда он, постепенно слабея, замер, то слышно было, как в погребе быстро затихали, подобно убегающей
волне, последние разговоры. И тотчас же в сыром, тяжелом воздухе наступила чуткая
тишина.
Неточные совпадения
Окруженная свежестью и тенью, она читала, работала или предавалась тому ощущению полной
тишины, которое, вероятно, знакомо каждому и прелесть которого состоит в едва сознательном, немотствующем подкарауливанье широкой жизненной
волны, непрерывно катящейся и кругом нас, и в нас самих.
Степь не была уже так хороша и свежа, как бывает весною и в самом начале лета, какою описывал ее мне отец и какою я после сам узнал ее: по долочкам трава была скошена и сметана в стога, а по другим местам она выгорела от летнего солнца, засохла и пожелтела, и уже сизый ковыль, еще не совсем распустившийся, еще не побелевший, расстилался, как
волны, по необозримой равнине; степь была тиха, и ни один птичий голос не оживлял этой
тишины; отец толковал мне, что теперь вся степная птица уже не кричит, а прячется с молодыми детьми по низким ложбинкам, где трава выше и гуще.
Осадчий, сидевший один во главе стола, приподнялся и стал на колени. Постучав ножом о стакан и добившись
тишины, он заговорил низким грудным голосом, который сочными
волнами заколебался в чистом воздухе леса:
«Он тут, он любит… чего ж еще?»
Тишина блаженства,
тишина невозмутимой пристани, достигнутой цели, та небесная
тишина, которая и самой смерти придает и смысл и красоту, наполнила ее всю своею божественной
волной.
Он приглашал открыть карты. Одновременно с звуком его слов мое сознание, вдруг выйдя из круга игры, наполнилось повелительной
тишиной, и я услышал особенный женский голос, сказавший с ударением: «Бегущая по
волнам». Это было как звонок ночью. Но более ничего не было слышно, кроме шума в ушах, поднявшегося от резких ударов сердца, да треска карт, по ребру которых провел пальцами доктор Филатр.