— Фаллус! Фаллус! Фаллус! — кричали в экстазе обезумевшие жрецы. — Где твой Фаллус, о
светлый бог! Приди, оплодотвори богиню. Грудь ее томится от желания! Чрево ее как пустыня в жаркие летние месяцы!
И подумайте, как осмелюсь я тогда оскорбить, толкнуть, обмануть человека, в котором я чувствую равного себе,
светлого бога?
Затем летит пó небу олень златорогий, затем хочет серебряным копытом воду студить, что настал день прощанья
светлого бога Ярилы с Матерью Сырой Землей и со всеми земнородными чадами их…
В своем ничто он захотел видеть божественное все, и принужден замкнуться в царстве Гадеса [Гадес (или Аид) — в греч. мифологии владыка царства мертвых, а также само царство.], населенном призраками и тенями, как в чертогах
светлого бога.
На далеком Севере, где царит вечный день, лежала страна счастливых людей гиперборейцев. Царем этого «священного племени» был Аполлон, и туда, в гиперборейский край, улетал он на крыльях лебедей на зиму, — на время суровой зимы, когда тяжело приходится людям, когда не в силах они быть счастливыми и счастьем своим быть достойными
светлого бога.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната,
светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
— Здесь моя жизнь протечет шумно, незаметно и быстро, под пулями дикарей, и если бы
Бог мне каждый год посылал один
светлый женский взгляд, один, подобный тому…
Трещит по улицам сердитый тридцатиградусный мороз, визжит отчаянным бесом ведьма-вьюга, нахлобучивая на голову воротники шуб и шинелей, пудря усы людей и морды скотов, но приветливо светит вверху окошко где-нибудь, даже и в четвертом этаже; в уютной комнатке, при скромных стеариновых свечках, под шумок самовара, ведется согревающий и сердце и душу разговор, читается
светлая страница вдохновенного русского поэта, какими наградил
Бог свою Россию, и так возвышенно-пылко трепещет молодое сердце юноши, как не случается нигде в других землях и под полуденным роскошным небом.
То есть не то что великолепию, но квартира эта была как у самых «порядочных людей»: высокие, большие,
светлые комнаты (я видел две, остальные были притворены) и мебель — опять-таки хоть и не
Бог знает какой Versailles [Версаль (франц.).] или Renaissance, [Ренессанс (франц.).] но мягкая, комфортная, обильная, на самую широкую ногу; ковры, резное дерево и статуэтки.
Ночь
светлая, тихая, теплая, июльская, река широкая, пар от нее поднимается, свежит нас, слегка всплеснет рыбка, птички замолкли, все тихо, благолепно, все
Богу молится.