Неточные совпадения
И вот происходит торжественное вступление человека в царство свободы,
светлое преображение человека в
бога...
Для Толстого в недрах жизни нет никакого мрака, никаких чудищ и тарантулов. Есть только
светлая тайна, которую человек радостно и восторженно старается разгадывать. Не прочь от жизни, а в жизнь — в самую глубь ее, в самые недра! Не с далекого неба спускается
бог на темную жизнь. Сама жизнь разверзается, и из ее
светлых, таинственных глубин выходит
бог. И он неотрывен от жизни, потому что жизнь и
бог — это одно и то же.
Бог есть жизнь, и жизнь есть
бог.
Ее требовал от человека прекраснейший из эллинских
богов, действенный, солнечно-светлый Аполлон,
бог жизни и счастья.
И вот в это царство душевной гармонии и
светлой жизнерадостности вдруг врывается новый, неведомый гомеровскому человеку
бог — варварский, дикий Дионис. Буйным исступлением зажигает он уравновешенные души и во главе неистовствующих, экстатических толп совершает свое победное шествие по всей Греции.
Сами эллины никогда, однако, не смотрели на Аполлона как на
бога «
светлой кажимости» и «обманчивой иллюзии», в образе его нет ни единой черты, которая бы говорила о заранее предрешенной иллюзорности воплощаемого им жизнеотношения.
Аполлон не будет для нас божеством, набрасывающим на истину блестящий покров «иллюзии», Дионис не будет божеством, сбрасывающим этот
светлый, обманчивый покров с «истины». И тот, и другой
бог будут для нас лишь фактами различного религиозного отношения к жизни.
Для нас станет очевидным, что не
светлые его
боги создавали в эллине описанное выше жизнеощущение, а, наоборот, само это жизнеощущение непрерывно рождало из себя
богов.
Главенствующим
богом этого периода эллинской религиозной жизни был Аполлон. Изображая его
богом «
светлой кажимости» и «обманчивой иллюзии», Ницше сильно грешил против истины. Но он был глубоко прав, помещая данный религиозный период под знаком именно Аполлона. Все существенные особенности тогдашнего жизнеотношения удивительно ярко и исчерпывающе символизируются прекрасным и могучим образом этого
бога.
Улыбки нет на
светлом лице
бога: оно всегда строго и серьезно.
Опять нам приходится призвать читателя к самому усиленному напряжению фантазии, чтоб он мог себе представить тот религиозный строй души, который создал подобного
бога. Человек должен собственными силами перестрадать горести свои и скорби, и лишь тогда идти к
богу, с душою
светлой, ясной и радостной.
В то время как над Элладою безраздельно царил
светлый, радостный и кипучий Аполлон, в дикой и суровой Фракии, к северу от Эллады, жили племена, поклонявшиеся странному, неведомому эллинам
богу.
И вот вступил этот
бог в
светлую, благословенную Элладу. И было ему здесь имя Дионис, — Дионис или Вакх, — тот самый Вакх, Бахус, который обычному представлению рисуется беззаботным кутилою, веселым
богом вина и пиров.
Во главе неистовствующих, истерических женщин медленно, но неуклонно завоевывал страдалец-бог прекрасную, мужественную и жизнерадостную Элладу. Век за веком власть его расширялась и углублялась,
светлые олимпийцы отступали перед ним и сдавали ему свои троны. Сбывалось предсказание Диониса врагам его и противникам...
В этом пепле заключались останки и титанов, и пожранного ими
бога Диониса; поэтому и сами люди состоят из двух начал: темного, земного, телесного, титанического — и
светлого, сверхземного, духовного, божественного.
Казалось бы, при таком новом в сравнении с прежним, при таком недионисическом отношении к миру реальному Ницше должен, был внимательнее вглядеться в Аполлона и спросить себя: раз аполлоновская «
светлая кажимость» есть единственная истинная реальность, то что же такое
бог этой реальности? Не слишком ли было поверхностно прежнее понимание сущности этого
бога?
Но он верит в
бога, — и человек преображен: ясный и
светлый, радостно идет он через жизнь, и на всю эту темную, низменную жизнь лучится от него тихий, блаженный свет.
А может быть, столкнет его судьба с хорошим человеком, — есть они на Руси и в рясах, и в пиджаках, и в посконных рубахах; прожжет его этот человек огненным словом, ужасом наполнит за его скотскую жизнь и раскроет перед ним новый мир, где легки земные скорби, где молитвенный восторг, свет и
бог. И покорно понесет просветленный человек темную свою жизнь. Что она теперь для него? Чуждое бремя, на короткий только срок возложенное на плечи. Наступит час — и спадет бремя, и придет
светлое освобождение.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната,
светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
— Здесь моя жизнь протечет шумно, незаметно и быстро, под пулями дикарей, и если бы
Бог мне каждый год посылал один
светлый женский взгляд, один, подобный тому…
Трещит по улицам сердитый тридцатиградусный мороз, визжит отчаянным бесом ведьма-вьюга, нахлобучивая на голову воротники шуб и шинелей, пудря усы людей и морды скотов, но приветливо светит вверху окошко где-нибудь, даже и в четвертом этаже; в уютной комнатке, при скромных стеариновых свечках, под шумок самовара, ведется согревающий и сердце и душу разговор, читается
светлая страница вдохновенного русского поэта, какими наградил
Бог свою Россию, и так возвышенно-пылко трепещет молодое сердце юноши, как не случается нигде в других землях и под полуденным роскошным небом.
То есть не то что великолепию, но квартира эта была как у самых «порядочных людей»: высокие, большие,
светлые комнаты (я видел две, остальные были притворены) и мебель — опять-таки хоть и не
Бог знает какой Versailles [Версаль (франц.).] или Renaissance, [Ренессанс (франц.).] но мягкая, комфортная, обильная, на самую широкую ногу; ковры, резное дерево и статуэтки.
Ночь
светлая, тихая, теплая, июльская, река широкая, пар от нее поднимается, свежит нас, слегка всплеснет рыбка, птички замолкли, все тихо, благолепно, все
Богу молится.