Неточные совпадения
Также разделял он ложе с Балкис-Македа, царицей Савской, превзошедшей всех женщин в мире красотой, мудростью, богатством и разнообразием искусства в страсти; и с Ависагой-сунамитянкой, согревавшей старость
царя Давида, с этой ласковой, тихой красавицей, из-за которой Соломон предал своего старшего брата Адонию смерти от
руки Ванеи, сына Иодаева.
И так велика была власть души Соломона, что повиновались ей даже животные: львы и тигры ползали у ног
царя, и терлись мордами о его колени, и лизали его
руки своими жесткими языками, когда он входил в их помещения.
Помыслы в сердце человеческом — глубокая вода, но и их умел вычерпывать мудрый
царь. В словах и голосе, в глазах, в движениях
рук так же ясно читал он самые сокровенные тайны душ, как буквы в открытой книге. И потому со всех концов Палестины приходило к нему великое множество людей, прося суда, совета, помощи, разрешения спора, а также и за разгадкою непонятных предзнаменований и снов. И дивились люди глубине и тонкости ответов Соломоновых.
Все ближе слышится голос. Вот он уже здесь, рядом, за раскидистыми кедрами, за темной зеленью можжевельника. Тогда
царь осторожно раздвигает
руками ветки, тихо пробирается между колючими кустами и выходит на открытое место.
— Неужели ты думаешь, что я поверю этому? Лицо твое не огрубело от ветра и не обожжено солнцем, и
руки твои белы. На тебе дорогой хитон, и одна застежка на нем стоит годовой платы, которую братья мои вносят за наш виноградник Адонираму, царскому сборщику. Ты пришел оттуда, из-за стены… Ты, верно, один из людей, близких к
царю? Мне кажется, что я видела тебя однажды в день великого празднества, мне даже помнится — я бежала за твоей колесницей.
Царь ласково гладит ее маленькую жесткую
руку.
Она молчит, горя от стыда и счастья. Глаза ее светятся и меркнут, они туманятся блаженной улыбкой.
Царь слышит в своей
руке бурное биение ее сердца.
На
царе был надет красный хитон, а на голове простой узкий венец из шестидесяти бериллов, оправленных в золото. По правую
руку стоял трон для матери его Вирсавии, но в последнее время благодаря преклонным летам она редко показывалась в городе.
И трое братьев — недавние враги — с просиявшими лицами поклонились
царю в ноги и вышли из судилища
рука об
руку.
— Так пусть ему и принадлежит имение его отца, — решил
царь. — Он оказался достойнейшим сыном. Старший же, если хочет, может поступить в число моих телохранителей. Мне нужны такие сильные и жадные люди, с меткою
рукою, верным взглядом и с сердцем, обросшим шерстью.
Легко скользит она между лозами. Роса падает с них, и холодит ей ноги, и брызжет на ее локти. И вот радостный крик Суламифи оглашает виноградник!
Царь стоит за стеной. Он с сияющим лицом протягивает ей навстречу
руки.
— Нет, я только
царь, возлюбленная. Но вот на этом месте я целую твою милую
руку, опаленную солнцем, и клянусь тебе, что еще никогда: ни в пору первых любовных томлений юности, ни в дни моей славы, не горело мое сердце таким неутолимым желанием, которое будит во мне одна твоя улыбка, одно прикосновение твоих огненных кудрей, один изгиб твоих пурпуровых губ! Ты прекрасна, как шатры Кидарские, как завесы в храме Соломоновом! Ласки твои опьяняют меня. Вот груди твои — они ароматны. Сосцы твои — как вино!
И, взяв Суламифь за
руку, повел ее
царь в залу пиршества, где уже дожидались его друзья и приближенные.
Надевал
царь на шею Суламифи многоценные ожерелья из жемчуга, который ловили его подданные в Персидском море, и жемчуг от теплоты ее тела приобретал живой блеск и нежный цвет. И кораллы становились краснее на ее смуглой груди, и оживала бирюза на ее пальцах, и издавали в ее
руках трескучие искры те желтые янтарные безделушки, которые привозили в дар
царю Соломону с берегов далеких северных морей отважные корабельщики
царя Хирама Тирского.
Стояли светлые, теплые, лунные ночи — сладкие ночи любви! На ложе из тигровых шкур лежала обнаженная Суламифь, и
царь, сидя на полу у ее ног, наполнял свой изумрудный кубок золотистым вином из Мареотиса, и пил за здоровье своей возлюбленной, веселясь всем сердцем, и рассказывал он ей мудрые древние странные сказания. И
рука Суламифи покоилась на его голове, гладила его волнистые черные волосы.
— Я помню, я сидела на камне стенки, и ты положил свою
руку сверх моей. Огонь побежал по моим жилам, голова у меня закружилась. Я сказала себе: «Вот кто господин мой, вот кто
царь мой, возлюбленный мой!»
— О милый, слова твои волнуют меня. Твоя
рука сладко жжет меня. О мой
царь, ноги твои как мраморные столбы. Живот твой точно ворох пшеницы, окруженный лилиями.
Но
царь рассмеялся и приказал каждому и каждой из посланных подать поодиночке серебряный таз и серебряный кувшин для умывания. И в то время когда мальчики смело брызгались в воде
руками и бросали себе ее горстями в лицо, крепко вытирая кожу, девочки поступали так, как всегда делают женщины при умывании. Они нежно и заботливо натирали водою каждую из своих
рук, близко поднося ее к глазам.
Тогда Суламифь улыбнулась в темноте от счастья и, обвив
царя руками, прошептала ему на ухо...
Соломон разбил
рукой сердоликовый экран, закрывавший свет ночной лампады. Он увидал Элиава, который стоял у двери, слегка наклонившись над телом девушки, шатаясь, точно пьяный. Молодой воин под взглядом Соломона поднял голову и, встретившись глазами с гневными, страшными глазами
царя, побледнел и застонал. Выражение отчаяния и ужаса исказило его черты. И вдруг, согнувшись, спрятав в плащ голову, он робко, точно испуганный шакал, стал выползать из комнаты. Но
царь остановил его, сказав только три слова...
И когда напилась, она с нежной, прекрасной улыбкой остановила свои глаза на
царе и уже больше не отводила их; а он стоял на коленях перед ее ложем, весь обнаженный, как и она, не замечая, что его колени купаются в ее крови и что
руки его обагрены алою кровью.
— Благодарю тебя, мой
царь, за все: за твою любовь, за твою красоту, за твою мудрость, к которой ты позволил мне прильнуть устами, как к сладкому источнику. Дай мне поцеловать твои
руки, не отнимай их от моего рта до тех пор, пока последнее дыхание не отлетит от меня. Никогда не было и не будет женщины счастливее меня. Благодарю тебя, мой
царь, мой возлюбленный, мой прекрасный. Вспоминай изредка о твоей рабе, о твоей обожженной солнцем Суламифи.
Но старик закрыл лицо
руками и упал ниц перед
царем.
Неточные совпадения
Наконец ему удавалось остановить раскачавшийся язык, тогда он переходил на другую кладку, к маленьким колоколам, и, черный, начинал судорожно дергать
руками и ногами, вызванивая «Славься, славься, наш русский
царь».
Заходило солнце, снег на памятнике
царя сверкал рубинами, быстро шли гимназистки и гимназисты с коньками в
руках; проехали сани, запряженные парой серых лошадей; лошади были покрыты голубой сеткой, в санях сидел большой военный человек, два полицейских скакали за ним, черные кони блестели, точно начищенные ваксой.
Над оркестром судорожно изгибался, размахивая коротенькими
руками и фалдами фрака, черненький, большеголовый, лысый дирижер, у рампы отчаянно плясали два
царя и тощий кривоногий жрец Калхас, похожий на Победоносцева.
— С попом во главе? С портретами
царя, с иконами в
руках?
Из переулка, точно дым из трубы, быстро, одна за другою, выкатывались группы людей с иконами в
руках, с портретом
царя, царицы, наследника, затем выехал, расталкивая людей лошадью, пугая взмахами плети, чернобородый офицер конной полиции, закричал: