Он только что кончил зевать. Его левая рука была засунута в карман брюк, а правая,
отгоняя сон, прошлась по глазам и опустилась, потирая большим пальцем концы других. Это был высокий, плечистый человек, выше меня, с наклоном вперед. Хотя его опущенные веки играли в невозмутимость, под ними светилось плохо скрытое удовольствие — ожидание моего смущения. Но я не был ни смущен, ни сбит и взглянул ему прямо в глаза. Я поклонился.
И часто,
отгоняя сон, // В глухую полночь смотрит он, // Как иногда черкес чрез Терек // Плывет на верном тулуке, // Бушуют волны на реке, // В тумане виден дальний берег, // На пне пред ним висят кругом // Его оружия стальные: // Колчан, лук, стрелы боевые;
О пощади… оставь меня! я буду // Молчать о всем, что слышала, о всем, // Что знаю… только пощади меня!.. // Не тронь моей невинности; за это // Грехи твои и самые злодейства // Простит тебе всевышний. — Так, Соррини! // Но если ты… тогда умру я! и к тебе // Придет моя страдальческая тень // И бледною рукой
отгонит сон… // О пощади… клянусь молчать до гроба!..
Замолчали и стали стараться заснуть; но голод решительно
отгонял сон. Рябчики, индейки, поросята так и мелькали перед глазами, сочные, слегка подрумяненные, с огурцами, пикулями и другим салатом.
Неточные совпадения
Он, может быть, жаждал увидеть отца после долголетней разлуки, он, может быть, тысячу раз перед тем, вспоминая как сквозь
сон свое детство,
отгонял отвратительные призраки, приснившиеся ему в его детстве, и всею душой жаждал оправдать и обнять отца своего!
Не понял он ее стремленья, // Ее печали и волненья; // Не думал он, чтобы она // Из жалости одной пришла, // Взглянувши на его мученья; // Не думал также, чтоб любовь // Точила сердце в ней и кровь; // И в страшном был недоуменье… //.................... // Но в эту ночь ее он ждал… // Настала ночь уж роковая; // И
сон от очей
отгоняя, // В пещере пленник мой лежал.
Он будет мой: // Кто ж от меня его
отгонит? // Но поздно… месяц молодой // Зашел; поля покрыты мглой, // И
сон меня невольно клонит…
Отвожу я от тебя чорта страшного,
отгоняю вихоря бурного, отдаляю от лешего одноглазого, от чужого домового, от злого водяного, от ведьмы Киевской, от злой сестры ее Муромской, от моргуньи-русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучего змея огненного, отмахиваю от ворона вещего, от вороны-каркуньн, защищаю от кащея-ядуна, от хитрого чернокнижника, от заговорного кудесника, от ярого волхва, от слепого знахаря, от старухи-ведуньи, а будь ты, мое дитятко, моим словом крепким в нощи и в полунощи, в часу и в получасьи, в пути и дороженьке, во
сне и наяву укрыт от силы вражией, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасный, от горя, от беды, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорения.
Они тупеют, забываются в полуживотном
сне, обезличиваются, стираются, теряют, по-видимому, и мысль, и волю, и еще нарочно об этом стараются,
отгоняя от себя всякие наваждения мысли и уверяя себя, что это не их дело…