Неточные совпадения
Между ними
ходили разводящие и ставили часовых; производилась смена караулов; унтер-офицеры проверяли посты и испытывали познания своих солдат, стараясь
то хитростью выманить у часового его винтовку,
то заставить его
сойти с места,
то всучить ему на сохранение какую-нибудь вещь, большею частью собственную фуражку.
Начался обычный, любимый молодыми офицерами разговор о случаях неожиданных кровавых расправ на месте и о
том, как эти случаи
проходили почти всегда безнаказанно.
— Э, чепуху вы говорите, Ромашов, — перебил его Веткин. — Вы потребуете удовлетворения, а он скажет: «Нет… э-э-э… я, знаете ли, вээбще… э-э… не признаю дуэли. Я противник кровопролития… И кроме
того, э-э… у нас есть мировой судья…» Вот и
ходите тогда всю жизнь с битой мордой.
На прошлой неделе, когда он
проходил по платформе мимо
того же курьерского поезда, он заметил высокую, стройную, очень красивую даму в черном платье, стоявшую в дверях вагона первого класса.
Ходит из города в город, вертит ручку шарманки, собирает пфенниги, притворяется дураком и в
то же время потихоньку снимает планы укреплений, складов, казарм, лагерей.
Каждый день, уходя от них в двенадцать часов ночи, он, со стыдом и раздражением на собственную бесхарактерность, давал себе честное слово пропустить неделю или две, а
то и вовсе перестать
ходить к ним.
— О, я тоже это знаю! — весело подхватила Шурочка. — Но только не так. Я, бывало, затаиваю дыхание, пока хватит сил, и думаю: вот я не дышу, и теперь еще не дышу, и вот до сих пор, и до сих, и до сих… И тогда наступало это странное. Я чувствовала, как мимо меня
проходило время. Нет, это не
то: может быть, вовсе времени не было. Это нельзя объяснить.
Он
прошел дальше и завернул за угол. В глубине палисадника, у Назанского горел огонь. Одно из окон было раскрыто настежь. Сам Назанский, без сюртука, в нижней рубашке, расстегнутой у ворота,
ходил взад и вперед быстрыми шагами по комнате; его белая фигура и золотоволосая голова
то мелькали в просветах окон,
то скрывались за простенками. Ромашов перелез через забор палисадника и окликнул его.
Из окна направо была видна через ворота часть грязной, черной улицы, с чьим-то забором по
ту сторону. Вдоль этого забора, бережно ступая ногами в сухие места, медленно
проходили люди. «У них целый день еще впереди, — думал Ромашов, завистливо следя за ними глазами, — оттого они и не торопятся. Целый свободный день!»
Вот
пройдет еще двадцать — тридцать лет — одна секунда в
том времени, которое было до меня и будет после меня.
«Так сегодня, так будет завтра и послезавтра. Все одно и
то же до самого конца моей жизни, — думал Ромашов,
ходя от взвода к взводу. — Бросить все, уйти?.. Тоска!..»
Когда он
проходил сзади палаток своей роты, по офицерской линии,
то чей-то сдавленный, но гневный крик привлек его внимание.
Ромашов зажмурил глаза и съежился. Ему казалось, что если он сейчас пошевелится,
то все сидящие в столовой заметят это и высунутся из окон. Так простоял он минуту или две. Потом, стараясь дышать как можно тише, сгорбившись и спрятав голову в плечи, он на цыпочках двинулся вдоль стены,
прошел, все ускоряя шаг, до ворот и, быстро перебежав освещенную луной улицу, скрылся в густой тени противоположного забора.
Дома — мать с пьяницей-отцом, с полуидиотом-сыном и с четырьмя малолетними девчонками; землю у них насильно и несправедливо отобрал мир; все ютятся где-то в выморочной избе из милости
того же мира; старшие работают у чужих людей, младшие
ходят побираться.
— И вот два человека из-за
того, что один ударил другого, или поцеловал его жену, или просто,
проходя мимо него и крутя усы, невежливо посмотрел на него, — эти два человека стреляют друг в друга, убивают друг друга.
И это будет не за
то, что мы били в кровь людей, лишенных возможности защищаться, и не за
то, что нам, во имя чести мундира,
проходило безнаказанным оскорбление женщин, и не за
то, что мы, опьянев, рубили в кабаках в окрошку всякого встречного и поперечного.
На лестнице спрятался он от Коха, Пестрякова и дворника в пустую квартиру, именно в ту минуту, когда Дмитрий и Николай из нее выбежали, простоял за дверью, когда дворник и
те проходили наверх, переждал, пока затихли шаги, и сошел себе вниз преспокойно, ровно в ту самую минуту, когда Дмитрий с Николаем на улицу выбежали, и все разошлись, и никого под воротами не осталось.
Неточные совпадения
Городничий. Ну, а что из
того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не
ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Ой! ночка, ночка пьяная! // Не светлая, а звездная, // Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! // И нашим добрым молодцам // Ты даром не
прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно и правда: с женушкой // Теперь бы веселей! // Иван кричит: «Я спать хочу», // А Марьюшка: — И я с тобой! — // Иван кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили
ту песенку, // Без слова — согласилися // Ларец свой попытать.
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В
том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие //
Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!
Влас наземь опускается. // «Что так?» — спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка //
Сойдет с коня любимого! // С
тех пор, как слух
прошел, // Что воля нам готовится, // У князя речь одна: // Что мужику у барина // До светопреставления // Зажату быть в горсти!..
Я сам уж в
той губернии // Давненько не бывал, // А про Ермилу слыхивал, // Народ им не бахвалится, //
Сходите вы к нему.