Александра Петровна неожиданно подняла лицо от
работы и быстро, с тревожным выражением повернула его к окну. Ромашову показалось, что она смотрит прямо ему в глаза. У него от испуга сжалось и похолодело сердце, и он поспешно отпрянул за выступ стены. На одну минуту ему стало совестно. Он уже почти готов был вернуться домой, но преодолел себя и через калитку прошел в кухню.
Неточные совпадения
— Так что же? При чем же здесь опять-таки шашка? Не буду же я заниматься черной
работой, сечь людям головы. Ро-ота, пли! —
и дело в шляпе…
Она капризно оборвала свою речь
и с сердцем ушла в
работу. Опять стало тихо.
Еще до женитьбы Зегржт, как
и очень многие холостые офицеры, пристрастился к ручным женским
работам, теперь же его заставляла заниматься ими крутая нужда.
Теперь у него в комнатах светится огонь,
и, подойдя к окну, Ромашов увидел самого Зегржта. Он сидел у круглого стола под висячей лампой
и, низко наклонив свою плешивую голову с измызганным, морщинистым
и кротким лицом, вышивал красной бумагой какую-то полотняную вставку — должно быть, грудь для малороссийской рубашки. Ромашов побарабанил в стекло. Зегржт вздрогнул, отложил
работу в сторону
и подошел к окну.
Они строили заплату на заплате, хватая деньги в одном месте, чтобы заткнуть долг в другом; многие из них решались —
и чаще всего по настоянию своих жен — заимствовать деньги из ротных сумм или из платы, приходившейся солдатам за вольные
работы; иные по месяцам
и даже годам задерживали денежные солдатские письма, которые они, по правилам, должны были распечатывать.
Поэтому в ротах шла, вот уже две недели, поспешная, лихорадочная
работа,
и воскресный день с одинаковым нетерпением ожидался как усталыми офицерами, так
и задерганными, ошалевшими солдатами.
Один носил сначала мелкие, а потом приступил к тяжелым
и последних камней уж не мог дотащить; другой же поступил наоборот
и кончил свою
работу благополучно.
Этот вялый, опустившийся на вид человек был страшно суров с солдатами
и не только позволял драться унтер-офицерам, но
и сам бил жестоко, до крови, до того, что провинившийся падал с ног под его ударами. Зато к солдатским нуждам он был внимателен до тонкости: денег, приходивших из деревни, не задерживал
и каждый день следил лично за ротным котлом, хотя суммами от вольных
работ распоряжался по своему усмотрению. Только в одной пятой роте люди выглядели сытнее
и веселее, чем у него.
Обе барышни были в одинаковых простеньких, своей
работы, но милых платьях, белых с зелеными лентами; обе розовые, черноволосые, темноглазые
и в веснушках; у обеих были ослепительно белые, но неправильно расположенные зубы, что, однако, придавало их свежим ртам особую, своеобразную прелесть; обе хорошенькие
и веселые, чрезвычайно похожие одна на другую
и вместе с тем на своего очень некрасивого брата.
Бьют его каждый день, смеются над ним, издеваются, назначают ее в очередь на самые тяжелые
и неприятные
работы.
С такими мыслями он часто бродил теперь по городу в теплые ночи конца мая. Незаметно для самого себя он избирал все одну
и ту же дорогу — от еврейского кладбища до плотины
и затем к железнодорожной насыпи. Иногда случалось, что, увлеченный этой новой для него страстной головной
работой, он не замечал пройденного пути,
и вдруг, приходя в себя
и точно просыпаясь, он с удивлением видел, что находится на другом конце города.
Но подумай: три года, целых три года надежд, фантазий, планов
и такой упорной, противной
работы!
Бросила прочь она от себя платок, отдернула налезавшие на очи длинные волосы косы своей и вся разлилася в жалостных речах, выговаривая их тихим-тихим голосом, подобно когда ветер, поднявшись прекрасным вечером, пробежит вдруг по густой чаще приводного тростника: зашелестят, зазвучат и понесутся вдруг унывно-тонкие звуки, и ловит их с непонятной грустью остановившийся путник, не чуя ни погасающего вечера, ни несущихся веселых песен народа, бредущего от полевых
работ и жнив, ни отдаленного тарахтенья где-то проезжающей телеги.
Неточные совпадения
— У нас забота есть. // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С
работой раздружила нас, // Отбила от еды. // Ты дай нам слово крепкое // На нашу речь мужицкую // Без смеху
и без хитрости, // По правде
и по разуму, // Как должно отвечать, // Тогда свою заботушку // Поведаем тебе…
Крестьяне, как заметили, // Что не обидны барину // Якимовы слова, //
И сами согласилися // С Якимом: — Слово верное: // Нам подобает пить! // Пьем — значит, силу чувствуем! // Придет печаль великая, // Как перестанем пить!.. //
Работа не свалила бы, // Беда не одолела бы, // Нас хмель не одолит! // Не так ли? // «Да, бог милостив!» // — Ну, выпей с нами чарочку!
«Эх, Влас Ильич! где враки-то? — // Сказал бурмистр с досадою. — // Не в их руках мы, что ль?.. // Придет пора последняя: // Заедем все в ухаб, // Не выедем никак, // В кромешный ад провалимся, // Так ждет
и там крестьянина //
Работа на господ!»
Бежит лакей с салфеткою, // Хромает: «Кушать подано!» // Со всей своею свитою, // С детьми
и приживалками, // С кормилкою
и нянькою, //
И с белыми собачками, // Пошел помещик завтракать, //
Работы осмотрев. // С реки из лодки грянула // Навстречу барам музыка, // Накрытый стол белеется // На самом берегу… // Дивятся наши странники. // Пристали к Власу: «Дедушка! // Что за порядки чудные? // Что за чудной старик?»
Что шаг, то натыкалися // Крестьяне на диковину: // Особая
и странная //
Работа всюду шла. // Один дворовый мучился // У двери: ручки медные // Отвинчивал; другой // Нес изразцы какие-то. // «Наковырял, Егорушка?» — // Окликнули с пруда. // В саду ребята яблоню // Качали. — Мало, дяденька! // Теперь они осталися // Уж только наверху, // А было их до пропасти!