Неточные совпадения
Подняв глаза к небу и крепко прижав руку к груди, он с жаром
сказал про себя: «Клянусь, клянусь, что в последний раз приходил к ним. Не
хочу больше испытывать такого унижения. Клянусь!»
А вдруг мое Я
скажет: не
хочу!
Нет — не мое Я, а больше… весь миллион Я, составляющих армию, нет — еще больше — все Я, населяющие земной шар, вдруг
скажут: „Не
хочу!“ И сейчас же война станет немыслимой, и уж никогда, никогда не будет этих „ряды вздвой!“ и „полуоборот направо!“ — потому что в них не будет надобности.
— Вся эта военная доблесть, и дисциплина, и чинопочитание, и честь мундира, и вся военная наука, — вся зиждется только на том, что человечество не
хочет, или не имеет, или не смеет
сказать „не
хочу!“.
Мое Я никогда ведь не
скажет «не
хочу есть, не
хочу дышать, не
хочу видеть».
Но если ему предложат умереть, оно непременно, непременно
скажет — «не
хочу».
Ведь все, все человечество
сказало: не
хочу кровопролития.
— Я этого не прощу вам. Слышите ли, никогда! Я знаю, почему вы так подло, так низко
хотите уйти от меня. Так не будет же того, что вы затеяли, не будет, не будет, не будет! Вместо того чтобы прямо и честно
сказать, что вы меня больше не любите, вы предпочитали обманывать меня и пользоваться мной как женщиной, как самкой… на всякий случай, если там не удастся. Ха-ха-ха!..
— Довольно! —
сказала она драматическим тоном. — Вы добились, чего
хотели. Я ненавижу вас! Надеюсь, что с этого дня вы прекратите посещения нашего дома, где вас принимали, как родного, кормили и поили вас, но вы оказались таким негодяем. Как я жалею, что не могу открыть всего мужу. Это святой человек, я молюсь на него, и открыть ему все — значило бы убить его. Но поверьте, он сумел бы отомстить за оскорбленную беззащитную женщину.
— А-а, подпоручик Ромашов! Милости просим, милости просим… —
сказал Рафальский приветливо. — Простите, не подаю руки — мокрая. А я, видите ли, некоторым образом, новый сифон устанавливаю. Упростил прежний, и вышло чудесно.
Хотите чаю?
И потом… подожди, нагнись ко мне, милый, я
скажу тебе на ухо, это стыдно… потом — я не
хочу ребенка.
— Ромочка, теперь последнее, —
сказала Александра Петровна торопливо, но с печалью и тревогой в голосе. — Я не
хотела портить вам вечер и не говорила. Слушайте, вы не должны у нас больше бывать.
«Посмотрите, посмотрите, — это идет Ромашов». «Глаза дам сверкали восторгом». Раз, два, левой!.. «Впереди полуроты грациозной походкой шел красивый молодой подпоручик». Левой, правой!.. «Полковник Шульгович, ваш Ромашов одна прелесть, —
сказал корпусный командир, — я бы
хотел иметь его своим адъютантом». Левой…
— Хе-хе-хе, это уже мы слыхали, о вашей нетрезвости, — опять прервал его Петерсон, — но я
хочу только спросить, не было ли у вас с ним раньше этакого какого-нибудь столкновения? Нет, не ссоры, поймите вы меня, а просто этакого недоразумения, натянутости, что ли, на какой-нибудь частной почве. Ну,
скажем, несогласие в убеждениях или там какая-нибудь интрижка. А?
Тесно обнявшись, они шептались, как заговорщики, касаясь лицами и руками друг друга, слыша дыхание друг друга. Но Ромашов почувствовал, как между ними незримо проползало что-то тайное, гадкое, склизкое, от чего пахнуло холодом на его душу. Он опять
хотел высвободиться из ее рук, он она его не пускала. Стараясь скрыть непонятное, глухое раздражение, он
сказал сухо...
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо
скажу: как
хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Слуга. Да хозяин
сказал, что не будет больше отпускать. Он, никак,
хотел идти сегодня жаловаться городничему.
Я
хотел давно об этом
сказать вам, но был, не помню, чем-то развлечен.
Слуга. Мы примем-с. Хозяин
сказал: коли не
хотите, то и не нужно.
«А что? ему, чай, холодно, — //
Сказал сурово Провушка, — // В железном-то тазу?» // И в руки взять ребеночка //
Хотел. Дитя заплакало. // А мать кричит: — Не тронь его! // Не видишь? Он катается! // Ну, ну! пошел! Колясочка // Ведь это у него!..