Неточные совпадения
— Ей-богу же! У всех у
них, говорит, не лошади, а какие-то гитары, шкбпы —
с запалом, хромые, кривоглазые, опоенные. А дашь
ему приказание — знай себе жарит, куда попало, во весь карьер. Забор — так забор, овраг — так овраг. Через кусты валяет. Поводья упустил, стремена растерял, шапка к черту! Лихие ездоки!
— Крепко завинчено! — сказал Веткин
с усмешкой — не то иронической, не то поощрительной. — В четвертой роте
он вчера, говорят, кричал: «Что вы мне устав в нос тычете? Я — для вас устав, и никаких больше разговоров! Я здесь царь и
бог!»
— Тоже! Стану я ерундой заниматься, — заворчал Веткин. — Когда это у меня время, чтобы рубить?
С девяти утра до шести вечера только и знаешь, что торчишь здесь. Едва успеешь пожрать и водки выпить. Я
им, слава
Богу, не мальчик дался…
Ромашов часто разговаривал
с Гайнаном о
его богах, о которых, впрочем, сам черемис имел довольно темные и скудные понятия, а также, в особенности, о том, как
он принимал присягу на верность престолу и родине.
Гайнан и теперь думал, что поручик сейчас же начнет
с ним привычный разговор о
богах и о присяге, и потому стоял и хитро улыбался в ожидании. Но Ромашов сказал вяло...
Маленький Михин отвел Ромашова в сторону. — Юрий Алексеич, у меня к вам просьба, — сказал
он. — Очень прошу вас об одном. Поезжайте, пожалуйста,
с моими сестрами, иначе
с ними сядет Диц, а мне это чрезвычайно неприятно.
Он всегда такие гадости говорит девочкам, что
они просто готовы плакать. Право, я враг всякого насилия, но, ей-богу, когда-нибудь дам
ему по морде!..
— Ах, мне это самой больно, мой милый, мой дорогой, мой нежный! Но это необходимо. Итак, слушайте: я боюсь, что
он сам будет говорить
с вами об этом… Умоляю вас, ради
Бога, будьте сдержанны. Обещайте мне это.
Ромашов лег на спину. Белые, легкие облака стояли неподвижно, и над
ними быстро катился круглый месяц. Пусто, громадно и холодно было наверху, и казалось, что все пространство от земли до неба наполнено вечным ужасом и вечной тоской. «Там —
Бог!» — подумал Ромашов, и вдруг,
с наивным порывом скорби, обиды и жалости к самому себе,
он заговорил страстным и горьким шепотом...
— Господа, ради
Бога, оставьте: это страшно, — сказал
он с тоскою.
Друзья, которые завтра меня забудут или, хуже, возведут на мой счет Бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, —
Бог с ними!
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Говорят, что я
им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если и взял
с иного, то, право, без всякой ненависти.
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к
нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился
с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Бобчинский.
Он,
он, ей-богу
он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы
с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так
он и в тарелки к нам заглянул. Меня так и проняло страхом.
Глеб —
он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, //
С родом,
с племенем; что народу-то! // Что народу-то!
с камнем в воду-то! // Все прощает
Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!