Неточные совпадения
Студент отвернулся к окну и сквозь двойные стекла, от нечего делать, стал глядеть на двор, где отдыхал помещичий дормез, рядом с перекладной телегой, и тут же
стояли широкие крытые сани да легкая бричка — вероятнее всего исправничья. А там, дальше — на площади колыхались и гудели
толпы народа.
Раздался барабанный бой. Отряд входил уже на площадь и строился развернутым фронтом против крестьянской
толпы, лицом к лицу.
Толпа в первую минуту, ошеломленная рокотом барабанов и видом войска,
стояла тихо, недоуменно…
— Да какие же мы бунтовщики! — послышался в
толпе протестующий говор. — И чего они и в сам деле, все «бунтовщики» да «бунтовщики»! Кабы мы были бунтовщики, нешто мы
стояли бы так?.. Мы больше ничего, что хотим быть оправлены, чтобы супротив закону не обижали бы нас… А зачинщиков… Какие же промеж нас зачинщики?.. Зачинщиков нет!
А в
толпе все рос и крепчал гул да говор… волнение снова начиналось, и все больше, все сильнее. Увещания священника, исправника и предводителя не увенчались ни малейшим успехом, и они возвратились с донесением, что мужики за бунтовщиков себя не признают, зачинщиков между собою не находят и упорно
стоят на своем, чтобы сняли с них барщину и прочли настоящую волю, и что до тех пор они не поверят в миссию генерала, пока тот не объявит им самолично эту «заправскую волю за золотою строчкою».
Толпа вздрогнула, но молчала. Передние, совершенно молча, внимательно огляделись вокруг себя: никто не пал, никто не стонет — все живы, целы,
стоят, как
стояли. Первая минута смущенного смятения минула. Мужики оправились.
—
Стоим!..
стоим!
Постоим за мир!.. Господи благослови! — пронеслись по
толпе ответные крики.
Раздался первый роковой залп, пущенный уже не над головами. И когда рассеялось облако порохового дыма, впереди
толпы оказалось несколько лежачих. Бабы, увидя это с окраин площади, с визгом бросились к мужьям, сынам и братьям; но мужики
стояли тихо.
23-го сентября, в субботу, с утра еще в сборной зале
стояла огромная
толпа. На дверях этой залы была вывешена прокламация, которая потом висела беспрепятственно в течение шести часов сряду. Ни единая душа из начальства, по примеру предыдущих дней, не появлялась даже в виду студентов.
Толпа обернулась на этот зов: на дровах
стояла и махала платком хорошенькая студентка.
— Оставить!.. Пусти его, каналья! — строго начальственным тоном проговорил в эту самую минуту капитан генерального штаба, подоспевший на выручку вместе с двумя-тремя офицерами, которые доселе
стояли в
толпе, около Свитки.
— Э, господин Хвалынцев! — перебил Свитка, — но ведь это отвели барашков… это отвели хор, а вы в хор не годитесь: вы из породы солистов. Ведь туда, если я не ошибаюсь, кажись, и Полоярова нынче же отвели с
толпою; но какому же порядочному, серьезному человеку охота
стоять в одной категории, с позволения сказать, с господином Полояровым? Помилуйте!
— Ступайте читать свои лекции в Третье Отделение! Там вас будут слушать! — пронзительно визжала Лидинька,
стоя на стуле, среди поднявшейся
толпы.
Против более чем двухтысячной
толпы, расточительно-щедрой в своем деспотически-злобном опьянении на всяческую хулу, оскорбление и насилие,
стоял один человек, не защищенный ничем, кроме своего личного убеждения, кроме непоколебимого, глубокого сознания долга, права и чести.
— Поберегись!.. Уйди!.. Прочь с дороги! Убью!.. Берегись! Караул!.. Ка-ра-у-у-ул!
Стой!.. Что за человек такой? — неумолкаемо раздается со всех сторон над одуревшею
толпою.
Мы
толпой стояли вокруг, матросы теснились тут же, другие взобрались на ванты, все наблюдали, не обнаружит ли акула признаков жизни, но признаков не было. «Нет, уж кончено, — говорили некоторые, — она вся изранена и издохла». Другие, напротив, сомневались и приводили примеры живучести акул, и именно, что они иногда, через три часа после мнимой смерти, судорожно откусывали руки и ноги неосторожным.
Неточные совпадения
Мужик
стоял на валике, // Притопывал лаптишками // И, помолчав минуточку, // Прибавил громким голосом, // Любуясь на веселую, // Ревущую
толпу: // — Эй! царство ты мужицкое, // Бесшапочное, пьяное, // Шуми — вольней шуми!.. —
И, сказав это, вывел Домашку к
толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули.
Стояла она перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде была;
стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее. И стала им эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
У самого главного выхода
стоял Угрюм-Бурчеев и вперял в
толпу цепенящий взор…
—
Стой! Ты погоди пасть-то разевать! пущай сперва свидетель доскажет! — крикнула на него
толпа.
Окончив речь, губернатор пошел из залы, и дворяне шумно и оживленно, некоторые даже восторженно, последовали за ним и окружили его в то время, как он надевал шубу и дружески разговаривал с губернским предводителем. Левин, желая во всё вникнуть и ничего не пропустить,
стоял тут же в
толпе и слышал, как губернатор сказал: «Пожалуйста, передайте Марье Ивановне, что жена очень сожалеет, что она едет в приют». И вслед затем дворяне весело разобрали шубы, и все поехали в Собор.