Неточные совпадения
— Я соглашаюсь, — подхватил Подвиляньский. — Конечно… у меня есть много занятий, но… для пользы такого
дела… просвещение народа — вы сами, конечно,
понимаете… я не считаю себя вправе отказаться.
Иль я уж и в самом
деле из ума выжил, или что, и сам не
понимаю; а только вдруг, на шестом десятке, под сюркуп полицейский попал!
Иль уж и в самом
деле все мы прежде до такой степени были глупы, и слепы, и подлы, что на нас теперь и плюнуть не стоит порядочному человеку, или что — я уже и не
понимаю.
Из этого вопроса он уже
понял, о чем пойдет
дело.
— Делать? а вот что делать, — пояснил Свитка. — Вы будете строго и неуклонно исполнять то, что вам укажут. Впоследствии, с моего разрешения, вы можете избрать себе двух помощников из надежных и лично вам известных людей, но кроме вас, они точно так же не должны ничего и никого знать, я и сам точно так же никого не знаю.
Понимаете? И вот все, что вам предоставляется. Средства на ведение
дела вы будете получать от меня, а за измену
делу, предваряю вас, последует неминуемая кара.
— А так, что в один прекрасный
день можно отправиться ad patres, — очень серьезно ответил Свитка. — Поэтому будьте осторожны и прежде всего — язык за зубами. Назад уже, конечно, отступления нет; вы
понимаете…
—
Дело в том, что
дня через два-три мы отправимся с вами по Поволжью: где пешочком, где на лодочке, а где и конно, как случится; ну, и станем мужичкам православным золотые грамоты казать. Понимаете-с? — прищурился Свитка. — Нынче вечером будьте у меня: я покажу вам экземплярчик, и вообще потолкуем, условимся, а пока прощайте, да помните же хорошенько все, чтó сказал я вам.
Коли ты, матушка, не дрянь, а женщина, так ты
поймешь, что для людей нашего закала —
дело прежде всего, а потом уж любовь и прочее…
— Ну, так печатайте! Мне все равно!.. Мне это равно что наплевать, коли вы чести не
понимаете! — решительно махнул рукой Верхохлебов. — Прощайте! Извольте уходить отсюда!.. Извольте!.. Мне некогда тут с вами!.. Поважнее вашего
дела есть. Ступайте, любезнейший, ступайте!
— А мне угодно сказать тебе, что ты дура! Как есть дура-баба несуразая! Ведь
пойми, голова, что я тебе за этот самый твой пашквиль не то что тысячу, а десяти, пятнадцати тысяч не пожалел бы!.. Да чего тут пятнадцать! И все бы двадцать пять отдал! И за тем не постоял бы, кабы
дело вкрутую пошло! Вот лопни глаза мои, чтоб и с места с этого не сойти, когда лгу… А потому что как есть ты дура, не умел пользоваться, так будет с тебя и двух с половиною сотенек. Вот ты и упустил всю фортуну свою! Упусти-ил!
Надеюсь, вы
поймете, что
дело для нас прежде всего.
— Что ж, может быть, с своей точки зрения и Лидинька права, — пожала плечами Стрешнева, — как права и мать Агафоклея. Я, Константин Семенович,
понимаю это
дело так, — продолжала она. — Прожить свою жизнь так, чтобы ни своя собственная совесть, ни людская ненависть ни в чем не могли упрекнуть тебя, а главное — собственная совесть. Для этого нужно немножко сердца, то есть человеческого сердца, немножко рассудка да искренности. Ну, вот и только.
И все-таки невозможно было
понять что-либо в этом гаме, и чем больше наполнялась коптилка, тем запутаннее становилось
дело.
— А когда маракуете, так и нашу коммуну
поймете. Самое любезное
дело! Дайте-ка папироску. У вас хорошая.
Студент немного сконфузился и промолчал. Свитка вполне разгадал мысль его. Хвалынцев начал и чувствовать, и
понимать, что имеет
дело с человеком настолько умным и проницательным, что от него трудно вилять куда-нибудь в стороны.
Но этот гнет не казался ему тягостным: он не хотел освободиться из-под него; напротив, его манило отдаться течению всех этих странных обстоятельств, проникнуть далее и далее в глубь и сущность
дела, увидеть,
понять, разгадать, чтó это за мир и чтó за сила, и, быть может, сознательно отдаться ей…
— Вы говорите о нас, о русском молодом поколении, — обратился он к поручику. — Неужели вы думаете, что мы не
понимаем, не чувствуем сами все эти упреки, которые высказывают России? Но что же мы можем сделать? Ведь все это хорошие слова, мы и сами их хорошо умеем говорить, но вы скажите нам, чтó делать? Если тут нужно
дело, укажите его!
— Да в этом-то отношении я и прежде
понимал все
дело точно так же, — согласился Почебут-Коржимский, — вы мне нового ничего этим не говорите.
— То-то же вот и есть! А вы только служите своему
делу как следует, понимаете-с? — как следует: умно, ловко, деятельно, так только ротик разинете, как увидите, с какой быстротой пойдет служебная карьера-с!.. Ха-ха-ха!.. И повышения, и отличия, и все это будет!
Понял ли он, нет ли — чтó ей было до того за
дело?
Стал Малгоржан говорить ей, что хотя ее супруг, быть может, и очень почтенный по-своему человек, но что он, во всяком случае, человек ретроградный и «не
понимает» своей супруги, и даже не может
понимать ее — и Сусанна Ивановна вдруг стала замечать, что и в самом
деле не
понимает и
понять не может, что он только спит да ест, да со старостой об овсах толкует.
— Кто это-с?.. Англичане-то?.. Фи-фю, — с присвистом прищурился Полояров. — На эдакое
дело да кредиту не сделать! Нет-с, матушка моя, англичане слишком умны, чтобы не
понять всех выгод! Риск тут для них не большой, а коли предприятие удастся, так ведь они очень хорошо
понимают, что тут ведь свободной торговлей пахнет для них! Вот что-с!
— Да и я ведь серьезно! — отозвался Ардальон. — Я вас к тому спрашиваю про Дарвина, что ежели бы вы что-нибудь дельное вычитали из него, так
поняли бы, что это ваше естественное назначение, как самки, и тогда бы вы не стали творить драм и романов из-за такого пустяка. Отец!.. Ну, что ж такое отец? При чем он-то тут в этом процессе? Тут
дело акушерки, а не отца! И зачем это вдруг понадобилось вам скрывать от него? Не
понимаю!
Анцыфров не
понимает, как сапоги чистить, князь не
понимает, как следует помои выливать, Лидинька носок штопать не умеет, Малгоржан толку в покупках не смыслит, Сусанна не имеет понятия о том, как чай разливается, а вот если бы он, Полояров, взялся за
дело, так у него все кипело бы.
Литература не
понимала еще сути этого
дела.
…«И не
понимаю просто, чего эти жандармы ждут?!. Чего они медлят-то?.. Просто,
делом своим не занимаются, как следует. У нас ведь и все так! все спустя рукава!..»
—
Дело слишком близко и чувствительно касается моего имени, — подтвердил Андрей Павлович. — Но как же мне разъяснить его, если я сам пока еще ровно ничего тут не
понимаю?
— То есть, попросту сказать, ты либо деликатничаешь некстати, либо не умеешь взяться за
дело, — порешил пан грабя. — И притом, я
понимаю, душа моя!.. Я очень хорошо
понимаю тебя! Тебе хотелось бы прежде всего остаться в ее глазах и вообще выйти из этого
дела джентльменом. Не так ли?
Таким образом, и сами не
понимая как, они вместе с захлестнувшим их потоком очутились на Чернышевской площади, пред пылающим министерством внутренних
дел.
«Если даже она и сама не сознает, не
понимает вполне всего значения своего поступка; если он с первого мгновенья казался ей таким легким, таким простым и естественным
делом, то даже это самое непониманье еще более возвышает силу ее любви.
Все это очень хорошо
понимал Бейгуш и при этом чувствовал, что если над ним будет произнесен подобный приговор, то для него он будет суровее и беспощаднее, чем для многих других, потому что Бейгуш стоял слишком близко к
делу, ему было известно много такого, что являлось весьма важным и существенным для успеха и для многих лиц петербургской организации, которые теперь весьма легко станут опасаться, что отступничество столь деятельного члена может иметь и для них, и для
дела очень вредные, а быть может, и непоправимые последствия.