Неточные совпадения
Юная мать смолкла, и
только по временам какое-то тяжелое страдание, которое не могло прорваться наружу движениями или словами, выдавливало из ее глаз крупные слезы. Они просачивались сквозь густые ресницы и тихо катились по бледным,
как мрамор, щекам. Быть может, сердце матери почуяло, что вместе с новорожденным ребенком явилось на свет темное, неисходное горе, которое нависло над колыбелью, чтобы сопровождать новую жизнь до самой могилы.
Да и вообще он стал серьезнее, угомонился, и
только по временам его острый язык действовал так же метко,
как некогда сабля.
Он чувствовал
только,
как что-то материальное, ласкающее и теплое касается его лица нежным, согревающим прикосновением.
Таким образом, звуки были для него главным непосредственным выражением внешнего мира; остальные впечатления служили
только дополнением к впечатлениям слуха, в которые отливались его представления,
как в формы.
Кто смотрел на него,
как он уверенно выступал в комнатах, поворачивая именно там, где надо, и свободно разыскивая нужные ему предметы, тот мог бы подумать, если это был незнакомый человек, что перед ним не слепой, а
только странно сосредоточенный ребенок с задумчивыми и глядевшими в неопределенную даль глазами.
Музыкант успел совершенно забыть не
только жестокую красавицу, но даже потерял из вида собственное свое существование,
как вдруг он вздрогнул и приподнялся на своей постели.
Все это наводило на мальчика чувство, близкое к испугу, и не располагало в пользу нового неодушевленного, но вместе сердитого гостя. Он ушел в сад и не слышал,
как установили инструмент на ножках,
как приезжий из города настройщик заводил его ключом, пробовал клавиши и настраивал проволочные струны.
Только когда все было кончено, мать велела позвать в комнату Петю.
Дядя Максим относился ко всем этим музыкальным экспериментам
только терпимо.
Как это ни странно, но так явно обнаружившиеся склонности мальчика порождали в инвалиде двойственное чувство. С одной стороны, страстное влечение к музыке указывало на несомненно присущие мальчику музыкальные способности и, таким образом, определяло отчасти возможное для него будущее. С другой — к этому сознанию примешивалось в сердце старого солдата неопределенное чувство разочарования.
— Ну, не бреши по-пустому, — сказал Максим. — Песня хорошая — не дудке чета, если
только человек умеет петь
как следует. Вот послушаем, Петрусю, Иохимову песню. Поймешь ли ты
только, малый?
Это
только одна мимолетная картина, всплывшая мгновенно в воспоминании украинца,
как смутная греза,
как отрывок из сна об историческом прошлом.
Однажды Петрик был один на холмике над рекой. Солнце садилось, в воздухе стояла тишина,
только мычание возвращавшегося из деревни стада долетало сюда, смягченное расстоянием. Мальчик
только что перестал играть и откинулся на траву, отдаваясь полудремотной истоме летнего вечера. Он забылся на минуту,
как вдруг чьи-то легкие шаги вывели его из дремоты. Он с неудовольствием приподнялся на локоть и прислушался. Шаги остановились у подножия холмика. Походка была ему незнакома.
Девочка перестала плакать и
только по временам еще всхлипывала, перемогаясь. Полными слез глазами она смотрела,
как солнце, будто вращаясь в раскаленной атмосфере заката, погружалось за темную черту горизонта. Мелькнул еще раз золотой обрез огненного шара, потом брызнули две-три горячие искры, и темные очертания дальнего леса всплыли вдруг непрерывной синеватою чертой.
— Я не знаю,
какое оно, — был печальный ответ. — Я его
только… чувствую…
— Все равно. Мальчику остается
только свыкнуться со своей слепотой, а нам надо стремиться к тому, чтобы он забыл о свете. Я стараюсь, чтобы никакие внешние вызовы не наводили его на бесплодные вопросы, и если б удалось устранить эти вызовы, то мальчик не сознавал бы недостатка в своих чувствах,
как и мы, обладающие всеми пятью органами, не грустим о том, что у нас нет шестого.
Но знакомая добрая и скучная тьма усадьбы шумела
только ласковым шепотом старого сада, навевая смутную, баюкающую, успокоительную думу. О далеком мире слепой знал
только из песен, из истории, из книг. Под задумчивый шепот сада, среди тихих будней усадьбы, он узнавал лишь по рассказам о бурях и волнениях далекой жизни. И все это рисовалось ему сквозь какую-то волшебную дымку,
как песня,
как былина,
как сказка.
Один
только Максим по своей натуре с трудом выносил эту тишь, и то
как нечто временное, входившее поневоле в его планы.
Молодежь, с детства отданная в школы, деревню видела
только в короткое каникулярное время, и потому у ней не было того конкретного знания народа,
каким отличались отцы-помещики.
Старик поводил усами и хохотал, рассказывая с чисто хохляцким юмором соответствующий случай. Юноши краснели, но в свою очередь не оставались в долгу. «Если они не знают Нечипора и Хведька из такой-то деревни, зато они изучают весь народ в его общих проявлениях; они смотрят с высшей точки зрения, при которой
только и возможны выводы и широкие обобщения. Они обнимают одним взглядом далекие перспективы, тогда
как старые и заматерелые в рутине практики из-за деревьев не видят всего леса».
В данную минуту один из подобных споров
только что затих. Старшее поколение удалилось в дом, и сквозь открытые окна слышно было по временам,
как Ставрученко с торжеством рассказывал разные комические эпизоды и слушатели весело хохотали.
И опять ему вспомнилось детство, тихий плеск реки, первое знакомство с Эвелиной и ее горькие слезы при слове «слепой»… Инстинктивно почувствовал он, что теперь опять причиняет ей такую же рану, и остановился. Несколько секунд стояла тишина,
только вода тихо и ласково звенела в шлюзах. Эвелины совсем не было слышно,
как будто она исчезла. По ее лицу действительно пробежала судорога, но девушка овладела собой, и, когда она заговорила, голос ее звучал беспечно и шутливо.
Анна Михайловна с грустным и
как будто виноватым лицом явно старалась быть внимательною и любезною хозяйкой, и
только один пан Попельский, значительно округлевший и
как всегда благодушный, дремал на своем стуле в ожидании ужина.
Он быстро вскочил, оделся и по росистым дорожкам сада побежал к старой мельнице. Вода журчала,
как вчера, и так же шептались кусты черемухи,
только вчера было темно, а теперь стояло яркое солнечное утро. И никогда еще он не «чувствовал» света так ясно. Казалось, вместе с душистою сыростью, с ощущением утренней свежести в него проникли эти смеющиеся лучи веселого дня, щекотавшие его нервы.
Несколько секунд стояло глубокое молчание, нарушаемое
только шорохом листьев. Оно было прервано протяжным благоговейным вздохом. Это Остап, хозяин левады и собственник по праву давности последнего жилища старого атамана, подошел к господам и с великим удивлением смотрел,
как молодой человек с неподвижными глазами, устремленными кверху, разбирал ощупью слова, скрытые от зрячих сотнями годов, дождями и непогодами.
Прежде он
только чувствовал тупое душевное страдание, но оно откладывалось в душе неясно, тревожило смутно,
как ноющая зубная боль, на которую мы еще не обращаем внимания.
Но все это проникало в его сознание именно
только как различия в своих взаимных отношениях, но без определенного чувственного содержания.
— Погоди, — сказал он. — Не знаю, впрочем, удастся ли мне объяснить тебе,
как следует… Что такое красный звон, ты можешь узнать не хуже меня: ты слышал его не раз в городах, в большие праздники,
только в нашем краю не принято это выражение…
— Так же,
как иные не выносят праздничного трезвона. Пожалуй, что мое сравнение и верно, и мне даже приходит в голову дальнейшее сопоставление: существует также «малиновый» звон,
как и малиновый цвет. Оба они очень близки к красному, но
только глубже, ровнее и мягче. Когда колокольчик долго был в употреблении, то он,
как говорят любители, вызванивается. В его звуке исчезают неровности, режущие ухо, и тогда-то звон этот зовут малиновым. Того же эффекта достигают умелым подбором нескольких подголосков.
Между тем Максим круто повернулся и заковылял по улице. Его лицо было красно, глаза горели… С ним была, очевидно, одна из тех вспышек, которые были хорошо известны всем, знавшим его в молодости. И теперь это был уже не педагог, взвешивающий каждое слово, а страстный человек, давший волю гневному чувству.
Только кинув искоса взгляд на Петра, старик
как будто смягчился. Петр был бледен,
как бумага, но брови его были сжаты, а лицо глубоко взволнованно.
Лоб его был покрыт старыми язвами,
как будто от обжога; вместо глаз были
только впадины.
— Давно хожу, а не встречал, — угрюмо возразил рябой, и они опять пошли молча. Солнце подымалось все выше, виднелась
только белая линия шоссе, прямого
как стрела, темные фигуры слепых и впереди черная точка проехавшего экипажа. Затем дорога разделилась. Бричка направилась к Киеву, слепцы опять свернули проселками на Почаев.
Он помнил
только,
как на него спустилась эта тайна и
как она его оставила. В это последнее мгновение образы-звуки сплелись и смешались, звеня и колеблясь, дрожа и смолкая,
как дрожит и смолкает упругая струна: сначала выше и громче, потом все тише, чуть слышно… Казалось, что-то скатывается по гигантскому радиусу в беспросветную тьму…
Тьма и молчание… Какие-то смутные призраки пытаются еще возродиться из глубокого мрака, но они не имеют уже ни формы, ни тона, ни цвета…
Только где-то далеко внизу зазвенели переливы гаммы, пестрыми рядами прорезали тьму и тоже скатились в пространство.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется
только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко.
Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Анна Андреевна. Ему всё бы
только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы
только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси
только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так,
как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Хлестаков. Черт его знает, что такое,
только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно
как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног.
Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)